— Ежели будете себя вести прилично, то, я думаю, вамъ и не надо знать, кто капитанъ.
— А не прилично?
— Тогда узнайте.
— Какъ узнаю?
— Капитанъ васъ накажетъ.
— Какъ?!.. меня накажетъ?!..
— Васъ.
— Какъ же онъ меня накажетъ? спросилъ, гордо на меня посмотря, мой спутникъ.
— Онъ можетъ васъ связать…
— Меня?
— Васъ или другаго, кто будетъ виноватъ, продолжилъ я:- можетъ за бортъ бросить.
— Какъ?..
— Можетъ связать и бросить, отвѣчалъ я: — а можетъ и не связывая выбросить за бортъ.
— И ему ничего?
— Ничего.
— Такъ человѣкъ и пропадетъ? насмѣшливо спросилъ женя собесѣдникъ.
— Нѣтъ, не пропадетъ: капитанъ, пріѣхавши на берегъ, долженъ будетъ объ этомъ объявить начальству.
— Что-жь онъ объявитъ?
— Какъ, за что и кого наказалъ онъ, капитанъ парохода, отвѣчалъ я, едва удерживаясь отъ хохота: до того комиченъ былъ мой собесѣдникъ.
— И только?
— И только.
Мой собесѣдникъ только руками развелъ, и молча отошелъ отъ меня…
Стали собираться пассажиры, палубные оставались на баржѣ, да и каютные, осмотрѣвъ мѣсто, переходили тоже на баржу, а вслѣдъ за ними и я пошелъ. Палуба баржи выше пароходной, и баржа стала ближе въ берегу, а потому заслоняла его бывшимъ на пароходѣ; видъ на Волгу оставался тотъ же, что и на пароходѣ.
— Родименькій, ныньче поѣдемъ? прошамкалъ старушечій голосъ.
Я оглянулся: передо мною стояла старуха вся въ лохмотьяхъ; одного ребенка она держала за руку, другаго на рукахъ; какого пола были эти дѣти — по платью рѣшить было невозможно; на нихъ были намотаны какія-то тряпки, изъ которыхъ выглядывали локти, колѣнки… Сколько лѣтъ этой женщинѣ было — я не могу сказать, а думаю, судя по ея дѣтямъ, съ небольшимъ тридцать, но на видъ было ей далеко за пятьдесятъ.
— Нѣтъ, матушка, завтра.
— Хоть бы поскорѣе, Богъ далъ! зашамкала опять молодая старуха.
— Ты куда ѣдешь? спросилъ я.
— Въ-Астрахань, родименькій.
— Откуда?
— Изъ Сибири, родимый.
— Издалека, матушка…
— Мы были сосланы въ эту Сибирь, а теперь, по царской милости, возворотъ намъ пришелъ… и мы семьей думали, думали: и вернуться, и нѣтъ… вернуться — дорога дальняя, какъ съ малыми ребятишками дотащишься?. А какъ подумаешь, что хоть косточки съ родителями рядышкомъ лягутъ!.. Думали, думали… ну, и вздумали: такъ что Богъ дастъ, а идти на старое мѣсто. Вотъ и пошли, авось теперь скоро на мѣстѣ будемъ.
— Все пѣшкомъ шли?
— Все, родненькій, пѣшкомъ.
— Теперь на баржѣ поѣдете: ѣхать по водѣ все легче, чѣмъ пѣшкомъ идти.
— И, родненькій! усмѣхаясь, сказала женщина: — идешь, идешь… и не знаешь, какъ ноги двигаются!.. Не ты ногами ворочаешь, а будто ужь такъ, какъ жернова ходятъ…
— Теперь, Богъ дастъ, скоро на мѣстѣ будите, сказалъ я ей въ утѣшеніе.
— Вотъ что я тебѣ, родненькій, скажу, заговорила женщина, обрадованная, что можетъ высказать свои мысли, надъ которыми, какъ она видѣла, не глумились. Вотъ что я тебѣ, родненькій, скажу: какъ вышли изъ Сибири, съ тамошняго мѣста, мы думали и не дойдемъ никогда; а такъ попривыкли: пройдемъ двадцать верстъ — хорошо; пройдемъ пять — для насъ все равно… Простоимъ день, — я то ничего!.. А какъ стали къ мѣсту близиться — то пошло!.. Теперь хоть каждый аршинъ земли… какой аршинъ!… Вершокъ, и тотъ въ счетъ идетъ!.. Все хочется поскорѣй, все хочется поскорѣй!.. Богъ знаетъ, что бы далъ, только теперь не стоять!..
— Богъ дастъ, теперь доберетесь скоро до своего мѣста, утѣшалъ я женщину.
— Да сердце-то ноетъ!.. сердце-то ноетъ!.. Такъ ноетъ, что и сказать нельзя!..
Сталъ накрапывать дождь, всѣ каютные пошли въ общую каюту, а вслѣдъ другими и я съ своими попутчиками въ свою. Намъ подали самоваръ и стали пить чай. Погода разыгрывалась: и дождь и вѣтеръ. Вспомнилъ про сибирское семейство.
— Плохо теперь на палубѣ, сказалъ я, окончивъ свое чаепитіе.
— Разумѣется, плохо! проговорилъ одинъ изъ попутчиковъ, который во всю нашу дорогу ни разу ни надъ кѣмъ не командовалъ.
— Тамъ простыя мужики! рѣшилъ другой попутчикъ:- они привыкли!
— Кажись, и ты не изъ большихъ господъ! замѣтилъ ему его товарищъ.
— Надо взять въ каюту одного ребенка, сказалъ я проводникамъ своимъ.
— Это зачѣмъ?
— Дождь идетъ, тамъ холодно… Вѣтеръ сильный, отвѣчалъ я спросившему попутчику.
— Куда же мы его дѣнемъ?
— Я положу съ собой на одну постель: постель довольно широка.
Мой попутчикъ отъ удивленія ротъ разинулъ: просто ошалѣлъ!..
— Какъ ни одну постель?
— Чтожь мудренаго?
— Такъ лучше я съ вами лягу на одну постель! рѣшилъ попутчикъ.
— Это зачѣмъ? спросилъ я, въ свою очередь озадаченный этимъ предложеніемъ.
— На постели лучше!
— На постели… вдвоемъ?
— Все лучше!
— Да вѣдь на лавкѣ вамъ постлали постель: одному покойнѣй, чѣмъ вдвоемъ.
— Все настоящая постель!
— И у васъ вѣдь настоящая постель!
— А мужичонка хотѣли положить съ собой на одну постель?!.. проговорилъ мой попутчикъ, зло посмотрѣвъ на меня.
— Мужичонку холодно, у мужичонки нѣтъ постели; а вамъ и тепло и постель есть, и я не вижу никакой надобности намъ ложиться съ вами на одной постелѣ.
— А мужичонку можно!
Я не сталъ говорить больше этому барину о нелѣпости его предложенія, вышелъ на палубу, предложилъ сибирской семьѣ взять ребенка въ каюту; но ребенокъ расплакался, не хотѣлъ разставаться съ своими, и я вернулся одинъ.