Иван Саввич Никитин - [35]

Вслушайтесь и всмотритесь:

По всей степи — ковыль, по краям — все туман.

Далеко, далеко от кургана курган;

Облака в синеве белым стадом плывут,

Журавли в облаках перекличку ведут.

Высоко-высоко в небе точка дрожит,

Колокольчик веселый над степью звенит,

В ковыле гудовень — и поют, и жужжат,

Раздаются свистки, молоточки стучат;

Средь дорожки глухой пыль столбом поднялась,

Закружилась, в широкую степь понеслась…

На все стороны путь: ни лесочка, ни гор!

Необъятная гладь! неоглядный простор!

Представляя это дышащее вольным воздухом место из никитинской «Поездки на хутор», известный литературовед И. Н. Розанов не без пылкости утверждал: «Как поэт-пейзажист Никитин вряд ли имеет себе равных в русской поэзии». С такой точкой зрения можно спорить, но, согласимся, многочисленность подобных восторженных оценок весьма показательна.

В книгу 1859 г вошли, кроме отмеченных, немногие откровения о природе («Перестань, милый друг, свое сердце пугать…», «В темной чаще замолк соловей…», «Помнишь? — с алыми краями…» и др.), но их строгий выбор, ювелирная отделка ранних, бывших еще несовершенными стихотворений говорили о приходе в поэзию зрелого мастера со своим окрепшим демократическим мировоззрением и индивидуальным почерком. Эволюция его творчества явно проходила по линии отказа от метафизических, консервативных и подражательных элементов в сторону реализма, народности и самобытности. Никитин самостоятельно шел по пути, названному позже в литературе некрасовским. Процесс этот еще окончательно не завершился, встречались в книге и вещи «вчерашние», которые, конечно же, не остались незамеченными критиками-современниками.

«Нам нужен был бы теперь поэт, который бы с красотою Пушкина и силою Лермонтова умел продолжить и расширить реальную здоровую сторону стихотворений Кольцова», — заявил Добролюбов в рецензии на этот никитинский сборник. Критик имел в виду, что таким поэтом является Н. А. Некрасов. Кроме эстетических достоинств представитель лагеря «Современника» в первую очередь хотел видеть в произведениях то, какое «обращено внимание на распределение благ природы между людьми, на организацию общественных отношений». Именно такая исходная позиция определила общую, довольно сдержанную тональность оценки книги Никитина. В статье по сути было мало уделено внимания собственно его поэтической работе и больше говорилось о необходимости встать современным писателям на дорогу «жизненного реализма», т. е. следовало читать, повышать революционно-демократическую роль художественного слова в обстановке надвигающихся общественных перемен.

Обращаясь к творчеству Никитина после 1856 г., Добролюбов отметил, что «…мысль поэта возмужала и образовалась…», что в нем есть «…присутствие силы воображения и теплого чувства». Не менее десятка стихотворений («Пахарь», «Нищий», «Дедушка» и др.) получили одобрительный отзыв взыскательного критика, не ускользнула от него работа автора по очистке книги от произведений, страдавших, по его мнению, ура-патриотизмом и подражательностью.

«Никитинская» глава в критике Н. А. Добролюбова вместе с некоторыми его выступлениями 1860 г. («Черты для характеристики простонародья») стала своеобразной литературно-общественной программой «Современника» со всеми ее сильными и слабыми сторонами. Были в статье критика и издержки — достаточно вспомнить его пренебрежительные оценки пушкинских шедевров «Я вас любил, любовь еще, быть может…» и «Нет, нет, не должен я, не смею, не могу…» как «альбомных побрякушек».

По этому поводу примечательна известная статья Ф. М. Достоевского «Г-н — бов и вопрос об искусстве» (-бов — так подписывался Добролюбов). Статья эта вызвала горячую полемику современников и породила позднее множество исследований.

Автор «Униженных и оскорбленных» не простил «г-ну — бову «альбомных побрякушек» и обвинил его в утилитаризме, желании в ущерб образности извлечь «пользу» из литературы. Нас этот вопрос задевает сейчас потому, что в финале статьи Ф. М. Достоевский защищает И. С. Никитина от некоторых крайностей в трактовке его творчества Добролюбовым. Федор Михайлович защищает лично незнакомого ему поэта весьма оригинально — берет слово от его имени, вернее, от некоего отвлеченного лица, которому, как представляется писателю, близко мироощущение Никитина. «Гадайте, желайте, доказывайте, подзывайте за собой — все это позволительно, — не возражает Добролюбову Достоевский, — но предписывать непозволительно; а ведь вот хоть бы с г-ном Никитиным вы, г-н — бов, обошлись почти деспотически. «Пиши про свои нужды, описывай нужды и потребности своего сословия, — долой Пушкина, не смей восхищаться им, а восхищайся вот тем-то и тем-то и описывай то-то». Мы ручаемся за г-на Никитина, — прибавляем мы тут же с своей стороны…» — заключает статью Ф. М. Достоевский. Из переписки М.Ф. де Пуле с братом писателя Михаилом Михайловичем известно, что произведения Никитина были встречены в журнале «Время» с пониманием и доброжелательностью.

Отзыв «Современника» на никитинский сборник 1859 г. был не единственный. Как раз в период выхода книги поэт и критик Аполлон Григорьев назвал его стихотворения «жемчужинами», а редактор «Русского слова» Г. Е. Благосветлов, обращаясь к Никитину, писал: «Я всегда принадлежал к числу поклонников Вашего таланта и оригинального стиха…»