Иван Саввич Никитин - [36]

Из других откликов на сборник упомянем еще рецензию, Л. П. Блюммера, в которой он первым дал сравнение (позже оно станет хрестоматийным) известных строк Фета, «Шепот, робкое дыханье, Трели соловья…» с социально-контрастными стихами Никитина «Душный воздух, дым лучины, Под ногами сор…». Тому же молодому воронежцу принадлежит первая по времени — 1861 г. — обстоятельная книжечка, посвященная творчеству поэта. Впрочем, о кипевших в Воронеже страстях вокруг сборника Никитина и его автора следует рассказать отдельно.

«ЦАРСТВО СКОРБИ И ЦЕПЕЙ»

ДРУЗЬЯ И ВРАГИ

«Иногда такая нападает тоска, что впору бритвой хватить по горлу», — признался однажды в своем одиночестве Никитин. Вокруг знакомые, приятели, собеседники — посетители книжного магазина, но «отвести душу», как с Н. И. Второвым, было почти не с кем. Правда, рядом оставался неизменный чопорный де Пуле и то появлявшиеся, то исчезавшие из «богоспасаемого града» Л. П. Блюммер, Н. С. Милашевич, Ф. Н. Берг и А. С. Суворин. В период подготовки и выхода третьего сборника поэта эти люди играли определенную роль в его духовной жизни.

Известны три отрывка из писем Никитина к Леониду Петровичу Блюммеру. В первом идет речь о «микроскопических гадинах», проснувшихся в период издания в Воронеже литературных сборников, во втором автор-книгопродавец жалуется на сонного провинциального читателя, равнодушного к Лермонтову, наконец, в третьем упоминается о хлопотах по устройству в городе общества грамотности. Почему опубликованы только фрагменты, почему неизвестны автографы этих явно значительных посланий, в то время как сохранились многие второстепенные записки Ивана Саввича, почему? Попытаемся кое-что прояснить.

Л. П. Блюммер после окончания юридического факультета Московского университета эмигрировал из России в конце 1861 г. Юридической карьере он предпочел борьбу с царским режимом. За границей несколько лет издавал и редактировал журналы и «политические листки» («Свободное слово», «Весть», «Европеец»), направленные против русского самодержца, высших сановников и вообще деспотических порядков на родной земле. Но радикализм Л. П. Блюммера был все-таки умеренным. В «Краткой записке», составленной для Сената с целью определения степени вины Блюммера, сказано: «Революцию в России он всегда считал делом вредным и несправедливым».

В 1865 г. из-за острых разногласий с русской эмиграцией он «покаялся», был сослан в Сибирь, позже находился под надзором полиции в Воронеже, затем отбывал наказание в других городах. Издавал газету, бросался в коммерцию, занимался адвокатурой и литературным трудом (автор более двух тысяч публикаций в различных жанрах, сборника рассказов и очерков «Без следа» и романа «На Алтае»).

Дочь воронежского дворянина отставного штабс-капитана П. А. Блюммера Антонина Петровна (в замужестве Кравцова) тоже не отличалась благонадежностью. Она слыла «нигилисткой», одна из первых среди женщин переступила вольнослушательницей порог Петербургского университета, состояла в революционных связях с Н. Г. Чернышевским и распространяла прокламации «Великоруса», за что была арестована и выслана в Воронеж. Ее наверняка знал И. С. Никитин.

С именем Николая Степановича Милашевича мы уже знакомы, в частности, в связи с распространением герценовского «Колокола» в Воронеже. Для Никитина он был живым олицетворением героизма русских людей в недавней Крымской кампании. Выходец из обедневших воронежских дворян, он после блестящего окончания Константиновского артиллерийского училища (первый из 500 молодых офицеров!) 18-летним прапорщиком начал познавать все тяготы армейской службы. Когда грянула Севастопольская битва, оказался в самом пекле сражений, проявив незаурядную доблесть командира и храбрость воина, за что не раз отмечался почетными наградами. Падение Севастополя воспринял как национальную трагедию, произошедшую по вине бездарных военных чинов, казнокрадов-интендантов и прочих казенных «патриотов», видевших в войне лишь средство легкой наживы и карьеры. С 1858 г. капитан Н. С. Милашевич был причислен в качестве преподавателя истории к Воронежскому юнкерскому училищу и сразу же примкнул к второвскому кружку, для участников которого специально написал краткий очерк Крымской войны, позднее ставший книгой «Из записок севастопольца». Никитин и его друзья из «первых рук» узнали горькую правду о причинах «гнилости» русского общества и губительных последствиях для его состояния крепостного права.

Правдолюбцем Николай Степанович был бесстрашным еще с детства. Учившийся с ним вместе в Воронежской губернской гимназии Д. Н. Афанасьев рассказывал о нем как о вспыльчивом и решительном юноше, который «не мог покорно снести ни постыдного наказания, ни оскорбительного слова». Однажды после ссоры с инспектором Милашевич убежал от розог в гимназический сад и отказался подчиниться посланным за ним солдатам, защищаясь от них в прямом смысле до крови… перочинным ножиком. Таким же поборником чести и в личной жизни, и в общественных делах он остался и в зрелые годы. В 1859 г. напечатал в петербургской газете «Русский дневник» несколько обличительных статей против делишек воронежской администрации, за что его изгнали со службы и выжили из Воронежа. Всесильный губернатор Н. П. Синельников готов был простить дерзкого «писаку», если тот подпишет покаянное письмо, но, несмотря на весьма скромное материальное положение семьи и потерю работы, Милашевич отказался от сделки с совестью.