Иван Кондарев - [18]
— Отец его арестовал! — крикнул кто-то.
Кондарев начал тихо и заставил всех обратиться в слух. Послышалось шиканье; толкотня и шум в задних рядах прекратились.
Анастасий надменно улыбался. Сидящий рядом Ягодов, зажав меж колен тросточку, многозначительно поднял бровь.
— Посмотрим, как он будет барахтаться, когда дойдет до высоких проблем, — процедил он.
— Они боятся глубин, а Кондарев — простофиля в таких делах, — заметил анархист и оглянулся назад, откуда донесся ропот.
Между стоявшими в проходе пробирался сын околийского начальника. Глаза его с темными кругами мрачно блестели, а движения были резкими и торопливыми. За ним двигался высокий сухощавый мужчина; помятое лицо и длинные поредевшие волосы придавали ему птичье выражение. Растолкав стоящих вдоль стены, молодой Хатипов остановился перед двумя подмастерьями, бесцеремонно согнал их с мест и, не дожидаясь своего спутника, уселся, скрутив винтом свои тощие ноги. Но ему не сиделось, он вдруг всполошился и, вскочив с места, стал ощупывать карманы рубашки. Вынув тетрадку и карандаш, он приготовился записывать. Рядом с ним пристроился и его чудаковатый товарищ.
После вводного слова Кондарев прочитал несколько страниц по тетрадке. Перемежая речь чтением, он не заметил, как стемнело и перед ним поставили высокую никелированную лампу. Задние ряды стали терять интерес к докладу. Некоторые щелкали семечки и даже не глядели на сцену. Телефонистка, обратив внимание на засохшую гирлянду под портретом Маркса, оставшуюся от первомайской демонстрации, удивилась, почему ее не сняли. Сидящий позади мужчина пристально смотрел на ее плечи или поднимал глаза на ярко-красное шелковое полотнище над сценой, на котором золотыми буквами было написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Анархисты перешептывались меж собой; на их лицах читалась досада, мелькали гримасы раздражения. Янков хмурился. Но большинство, напрягая внимание, слушали оратора.
Перейдя от вопроса о свободе воли к роли личности в истории, Кондарев неожиданно обрушился на анархистов. Собрание оживилось. Все сразу поняли, куда клонит Кондарев. После его заключительных слов раздались аплодисменты, притихшая публика расшумелась, задвигала стульями и загудела, как улей.
Многие поглядывали на анархистов, особенно на первый ряд, где сидел Анастасий. Пожилые серьезно и озабоченно выжидали, молодежь нетерпеливо шумела. Прения обещали перерасти в настоящий словесный турнир, разговоров о котором в городе хватило бы на неделю.
Воспользовавшись перерывом, несколько человек, раздвинув стоявших у стен, зажгли еще две лампы. По лицам собравшихся, по потолку и стенам забегали дрожащие тени.
Несколько минут не находилось желающих высказаться. Анархисты воздерживались, ожидая выступления видных коммунистов; беспартийным больше нравилась роль зрителей. Кондарев, догадавшись, что анархисты решили выкидать, опасался, что дискуссия сорвется. Если никто из видных коммунистов не возьмет слова, анархисты сумеют избежать провала и уйдут победителями. Двое наиболее интеллигентных сподвижников Анастасия — книготорговец Сандев и недавно уволенный учитель Тинко Донев — перешептывались, Сандев поглаживал свою густую черную бороду, Донев что-то записывал в блокнот.
Наконец попросил слова человек с птичьим лицом.
— Прошу докладчика объяснить, что служит критерием нашей воли — внешние факторы или же нравственные законы?
Взявшись за спинку стула, он оглядывал собравшихся, будто обращался не к Кондареву, а к ним. Говорил он несвойственным для его телосложения басом, который мягко прокатился под сводчатым потолком.
— Ну и вопрос! — раздался возглас из задних рядов. — Недаром он толстовец!
Толстовец глотнул воздух. Кадык у него запрыгал, как мячик.
— Чем не вопрос? Детерминисты учат, что наша воля зависит от законов природы, а марксисты делают лишь перестановку. Они ставят превыше всего необходимость и общественно-исторические условия. Таким образом, необходимость ставится над нравственными законами…
— А разве освобождение пролетариата путем мировой революции не есть нравственная цель?! — воскликнул Кесяков.
— Никакая цель не может быть нравственной, если нарушает закон любви, без которого немыслимо человеческое общество.
— В бесклассовом обществе поповщине нет места. Новый строй означает новые экономические отношения, а не проповеди морали! — заметил кто-то из глубины зала.
Толстовец попытался найти глазами того, кто отозвался последним.
— То, о чем я говорю, — сказал он, — вовсе не поповщина, а соль земли. Если мы допустим, что под необходимостью подразумеваются законы природы и общественного развития, то следует включить в нее и нравственные законы, потому что нравственность восстает только против тех законов природы, которым подчиняются и животные. Человеческой историей движут именно такие нравственные представления и цели, а не только материалистические.
— Пусть он ответит: его поповщина — закон природы или нет?!
Раздался смех. Возле сцены появился коренастый парень в красной рубашке.
Бабаенев призывал к порядку самозваного оратора, поднявшегося в глубине зала. У стены послышался неуверенный, но запальчивый голос:
Написано сразу после окончания повести «Когда иней тает» в 1950 г. Впервые — в книге «Чернушка» (1950) вместе с повестями «Дикая птица» и «Фокер». Последняя работа Станева на анималистическую тему.
В сборник входят повести современных болгарских писателей П. Вежинова, К. Калчева, Г. Мишева, С. Стратиева и др., посвященные революционному прошлому и сегодняшнему дню Болгарии, становлению норм социалистической нравственности, борьбе против потребительского отношения к жизни.
Название циклу дала вышедшая в 1943 г. книга «Волчьи ночи», в которой впервые были собраны рассказы, посвященные миру животных. В 1975 г., отвечая на вопросы литературной анкеты И. Сарандена об этой книге, Станев отметил, что почувствовал необходимость собрать лучшие из своих анималистических рассказов в одном томе, чтобы отделить их от остальных, и что он сам определил состав этого тома, который должен быть принят за основу всех последующих изданий. По сложившейся традиции циклом «Волчьи ночи» открываются все сборники рассказов Станева — даже те, где он представлен не полностью и не выделен заглавием, — и, конечно, все издания его избранных произведений.
Повесть задумана Станевым в 1965 г. как роман, который должен был отразить события Балканских и первой мировой войн, то есть «узловую, ключевую, решающую» для судеб Болгарии эпоху.
Написано зимой 1949–1950 гг. Основу повести составили впечатления от пребывания в охотничьем хозяйстве «Буковец». Станев вспоминал об этом: «В 1944–1945 гг. я жил в горах с одним действительно интересным человеком, который некогда был моряком и объездил весь свет. Американский гражданин, он получал американскую пенсию, но во время войны отказался выполнить распоряжение США отправиться комендантом на какой-то отдаленный остров и остался в городе.
Перу Эмилияна Станева (род. в 1907 г.) принадлежит множество увлекательных детских повестей и рассказов. «Зайчик», «Повесть об одной дубраве», «Когда сходит иней», «Январское солнце» и другие произведения писателя составляют богатый фонд болгарской детской и юношеской литературы. Постоянное общение с природой (автор — страстный охотник-любитель) делает его рассказы свежими, правдивыми и поучительными. Эмилиян Станев является также автором ряда крупных по своему замыслу и размаху сочинений. Недавно вышел первый том его романа на современную тему «Иван Кондарев». В предлагаемой вниманию читателей повести «По лесам, по болотам», одном из его ранних произведений, рассказывается об интересных приключениях закадычных приятелей ежа Скорохода и черепахи Копуши, о переделках, в которые попадают эти любопытные друзья, унесенные орлом с их родного поля.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.