Иван Кондарев - [20]
— Тише, товарищи! — надрывался председатель.
Многие начали шикать.
— Когда в доме согласья нет, — послышался голос оратора, — то так вот и выходит — один шьет, другой порет…
Одни снисходительно улыбались, другие, толком не поняв, напрягали слух. Кто-то крикнул:
— Он ведь сапожник: шить и пороть — его дело! — И смех прокатился по рядам.
— Призывает к миру! — хихикнул Ганкин.
— Провокация! Провокация партийного комитета! Я протестую! — вскочил с места Ягодов. — Дайте слово врагу власти!
Кожевники стали пробираться к выходу. Один из печатников утихомиривал соседа. Анастасий улыбался, видом своим показывая, что ему все равно, будут его слушать или нет. Он и не собирался выступать, считая себя и без того победителем. Оставалось только демонстративно покинуть клуб, но он решил подождать еще немного, чтобы насладиться полным позором тесняков. Анастасий был вполне удовлетворен протестами единомышленников и почитателей.
К недовольству коммунистов, суматоха и беспорядок усиливались. Только пожилые люди, привыкшие к бесконечным распрям, оставались невозмутимыми.
— Дайте слово Сирову! — сказал Кондарев председателю. — И немедленно, иначе мы сорвем дискуссию!
— Посмотрим, что скажет Янков. Пусть он решает…
Секретарь партийной организации пронзал взглядом то одного, то другого. Лицо его лоснилось от пота.
— Дайте ему слово, разве не видите, что и Янков того хочет! — яростно прошептал Кондарев в большое раскрасневшееся ухо Бабаеневу.
— Слово имеет товарищ Сиров!
В глубине зала послышались аплодисменты. Постепенно воцарилась тишина, и поднявшиеся с мест снова сели.
Слова председателя застали анархиста врасплох. Он мгновение поколебался, но, сообразив, что отказ сочтут за слабость, решил выступить.
Он не знал, придется ли ему принимать участие в дискуссии; на всякий случай он продумал, что сказать и даже в каком тоне, но в наступившей сумятице не мог собраться с мыслями и торопливо припоминал некоторые положения доклада. Первое, что мелькнуло в памяти, было вводное слово Кондарева. Анастасий сразу же ухватился за него.
— Товарищи, — начал он, окинув собравшихся надменным взглядом своих черных глаз, — нам бросают перчатку — мы должны поднять ее. Не мы, а товарищи коммунисты открывают фронт против нас, и притом в тот момент, когда призывают к единому фронту! Испугавшись своего опрометчивого поступка, они попытались отделаться провокацией…
— Никакой провокации не было, — перебил его Кондарев. — Вы сами не хотели брать слово.
Анастасий даже не взглянул на него. Он понимал, что надо держаться спокойно, иначе снова начнется неразбериха.
— Зачем понадобилось открывать фронт против нас? Очень просто. В нашем городе мы, сторонники безвластия, — значительная сила, которую товарищи коммунисты недооценивают, особенно наше влияние на все свободные умы. Мы не избегаем ни споров, ни диспутов, потому что для нас нет неясных вопросов. Товарищи коммунисты признают государство как необходимую организацию и силу, с помощью которой пролетариат раздавит своих врагов. Мы не признаем государства — и в этом существенное различие между нами. Сильные создали государство для того, чтобы держать в подчинении и эксплуатировать слабых. Следовательно, не роль личности в истории, а роль личности в государстве — так следовало бы озаглавить этот топорный доклад, и тогда всем было бы ясно, почему история, как бы ее ни толковали, всегда была историей сильных, которые, пользуясь разными формами государства, лишали свободы слабых. Здесь много говорилось о некоей свободной воле, которая не существовала и никогда не будет существовать. Все равно, какие законы — научные, естественные, общественные — или же предрассудки и суеверия ограничивают человека. Он, как сказал Лафатер,[35] птица в клетке…
— Бюхнеровщина![36]
— Бюхнеровщина есть не что иное, как естественнонаучный материализм! — ответил Сиров, возвысив голос. — Мы не признаем никаких форм, организационных, партийных и прочих, которые ограничивают человеческую личность, ибо не собираемся заменять одних богов другими. Но товарищи коммунисты не могут обойтись без государства. Для них необходимость означает подчинение учению Маркса, Энгельса…
— Говорите по теме доклада, не разводите агитацию! — перебил его Кесяков.
Члены комитета нервничали и не знали, что делать. Анархист обратился к ним:
— Вы не придаете личности никакого значения, хотя она и выступает в роли проводника идей. Один или другой, по-вашему, все равно наступит рассвет. Революции не миновать! Найдется тот, кто ее сделает!
Он рассмеялся. Его бледное лицо с выступающими скулами и синеватыми щеками озарилось загадочным светом.
— Вы говорите о своей тактике и критикуете нашу. Что же за тактика у вас? Доктринерство и парламентаризм! Ждете не дождетесь, что вас выберут большинством голосов и тогда легальным путем доберетесь до власти, а еще толкуете о революции! Иллюзия! Лет двести придется подождать!
— Не имеете права превращать клуб в вашу трибуну! Товарищ председатель, вы не на высоте! — крикнул кто-то.
— Я лишу вас слова, — пригрозил Бабаенев Сирову.
Из глубины рядов послышался крик возмущения.
Написано сразу после окончания повести «Когда иней тает» в 1950 г. Впервые — в книге «Чернушка» (1950) вместе с повестями «Дикая птица» и «Фокер». Последняя работа Станева на анималистическую тему.
В сборник входят повести современных болгарских писателей П. Вежинова, К. Калчева, Г. Мишева, С. Стратиева и др., посвященные революционному прошлому и сегодняшнему дню Болгарии, становлению норм социалистической нравственности, борьбе против потребительского отношения к жизни.
Название циклу дала вышедшая в 1943 г. книга «Волчьи ночи», в которой впервые были собраны рассказы, посвященные миру животных. В 1975 г., отвечая на вопросы литературной анкеты И. Сарандена об этой книге, Станев отметил, что почувствовал необходимость собрать лучшие из своих анималистических рассказов в одном томе, чтобы отделить их от остальных, и что он сам определил состав этого тома, который должен быть принят за основу всех последующих изданий. По сложившейся традиции циклом «Волчьи ночи» открываются все сборники рассказов Станева — даже те, где он представлен не полностью и не выделен заглавием, — и, конечно, все издания его избранных произведений.
Повесть задумана Станевым в 1965 г. как роман, который должен был отразить события Балканских и первой мировой войн, то есть «узловую, ключевую, решающую» для судеб Болгарии эпоху.
Написано зимой 1949–1950 гг. Основу повести составили впечатления от пребывания в охотничьем хозяйстве «Буковец». Станев вспоминал об этом: «В 1944–1945 гг. я жил в горах с одним действительно интересным человеком, который некогда был моряком и объездил весь свет. Американский гражданин, он получал американскую пенсию, но во время войны отказался выполнить распоряжение США отправиться комендантом на какой-то отдаленный остров и остался в городе.
Перу Эмилияна Станева (род. в 1907 г.) принадлежит множество увлекательных детских повестей и рассказов. «Зайчик», «Повесть об одной дубраве», «Когда сходит иней», «Январское солнце» и другие произведения писателя составляют богатый фонд болгарской детской и юношеской литературы. Постоянное общение с природой (автор — страстный охотник-любитель) делает его рассказы свежими, правдивыми и поучительными. Эмилиян Станев является также автором ряда крупных по своему замыслу и размаху сочинений. Недавно вышел первый том его романа на современную тему «Иван Кондарев». В предлагаемой вниманию читателей повести «По лесам, по болотам», одном из его ранних произведений, рассказывается об интересных приключениях закадычных приятелей ежа Скорохода и черепахи Копуши, о переделках, в которые попадают эти любопытные друзья, унесенные орлом с их родного поля.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».