Иудино племя - [7]

                                               * * *

- Кирилла Федорыча заберем? – спросил Никита, закидывая сумку в багажник.

- Нет, он с тетей Зоей поедет – Света подняла голову от косметички, в которой что-то искала, да так и не нашла.

Вместо этого она вытащила зеркальце и принялась разглядывать себя, то поправляя прядь коротких каштановых волос, то исследуя воображаемый прыщ на вздернутом носу. Пряча улыбку, Никита искоса поглядывал на жену. Разумеется, когда обстановка на дороге позволяла это сделать.

Наконец город остался позади. Невозможно яркое солнце мелькало за деревьями, слепя глаза. Несмотря на открытые окна и сквозняк, в машине было душно. Хотелось поскорее доехать и спрятаться куда-нибудь в тень.

- Я все хотел тебя спросить, да как-то неловко было, - Никита выжидательно замолчал.

- Что? – Света пришла ему на помощь.

Она сидела, откинув голову на подголовник, полуприкрыв глаза, и посматривала в его сторону. Ей нравилось смотреть, как он ведет машину – ловко, уверенно. Никита постукивал пальцами по рулю в такт музыке и улыбался каким-то своим мыслям. Ей вообще нравилось на него смотреть.

- Твоя бабушка совсем не похожа на еврейку. Глаза голубые, нос курносый. Наверно, ее мать была русская?

- Она не еврейка, - лениво усмехнулась Света.

- Эсфирь Ароновна? – не поверил Никита.

- Да никакая она не Эсфирь Ароновна.

- А кто?

- На самом-то деле она Глафира Константиновна. И не Зильберштейн, а Захарьина. Древнющий боярский род. Любимая жена Ивана Грозного была из Захарьиных-Юрьевых, от них, кстати, и Романовы произошли. А наш прадед Константин был из Захарьиных-Кошкиных, другой ветви.

- Так, значит, вы царские родственники? – усмехнулся Никита. – Здорово. А мы все больше из крепостных.

- Ну очень дальние. Просто предок был общий. Боярин Андрей Кобыла. Да и какое это имеет значение?

- Ну, для кого-то, наверно, имеет. Кстати, у меня был один знакомый, Натан Моисеевич его звали, так он представлялся обычно Анатолием Михайловичем. Но вот чтобы наоборот – такого не припоминаю. Или это антибольшевистская маскировка?

- Долгая история, - Света зевнула, прикрыв рот рукой. – Я сама недавно только узнала. Тетя Женя рассказала. А ей – дедушка Изя.

- А дедушку Изю как на самом деле зовут?

- Дедушку Изю зовут Израиль Аронович Зильберштейн. На самом деле. Так рассказывать или нет?

- Я весь внимание.

И Света начала рассказывать, забавно морща нос с едва заметными веснушками и щуря голубые глаза.

                                               * * *

Константин Сергеевич Захарьин родился в Петербурге в 1895 году. Его отец был потомственным дворянином, военным, получившим блестящее образование. Мать, Софья Львовна, умерла в родах. Когда отец погиб в результате несчастного случая на маневрах, Костя остался круглым сиротой. Дальние родственники, особы весьма влиятельные, решили, что мальчик непременно должен пойти по стопам отца, и определили в кадетский корпус. Окончив его, он хотел продолжить военное образование, но тут началась Первая мировая война. Константин мечтал о подвигах и славе, однако в первом же бою был тяжело ранен. О возвращении на фронт не было и речи. Подлечившись, он получил необременительный пост при Главном штабе.

Должность эта была настолько скромной, что после революции он никого своей особой не заинтересовал – ни белых, ни красных. Жил себе спокойно, работая каким-то мелким почтовым чиновником. Казалось, о его контрреволюционном происхождении напрочь забыли. Вот только квартирой пришлось поделиться. Оставшиеся от отца пятикомнатные хоромы на Невском превратились в коммуналку. Константину оставили всего одну комнату, правда, угловую.

Среди получивших ордера был и сотрудник ЧК Арон Зильберштейн. Несмотря на свою страшную должность, он был человеком вполне мирным и даже приятным в обхождении. С соседями ладил, при случае старался помочь, а к Константину питал особые симпатии. Тот к «товарищу» отвращения тоже не испытывал, о классовой вражде старался не вспоминать, не отказывался и от приглашений попить вместе морковного чая с сахарином, поболтать по-соседски. И все же тесной дружбы не выходило: Константин вежливо, но твердо дал понять, что есть определенная грань, за которую заходить нельзя. Это было смело, если не сказать, опасно, но Арон и виду не подавал, что обижен. Впрочем, смелость тут была не при чем. Просто Константин был человеком верующим. Мир рушился, кругом царили кровь, грязь и смерть, но он, как истинный христианин, благодарил Господа за ниспосланные испытания и молил Его простить и вразумить тех, которые, как водится, не ведают, что творят. Именно поэтому он не хотел видеть в Ароне врага и не испытывал к нему ненависти. Но именно поэтому же не мог воспринимать его и как друга. Дело в том, что, не приемля национализма, православная церковь тем не менее предостерегает своих чад от слишком тесного общения с иудеями – последователями иудейской веры. Арон же как раз оказался не только евреем, но и иудеем – его отец был раввином. И хотя сам он отвергал всякую веру вообще, но воспитан был в самых ортодоксальных иудейских традициях и преподанную ему в детстве мораль в глубине души чтил. Будучи человеком весьма неглупым, Арон скоро догадался об истинных причинах сдержанности соседа, но все же по-прежнему приглашал «на чаек».