Иудино племя - [8]

Арон был еще достаточно молод, всего на пять лет старше Константина, однако весьма споро продвигался по служебной лестнице. Очень скоро по утрам за ним начал приезжать служебный автомобиль с шофером, потом он занял освободившуюся комнату умершей соседки, затем еще одну – таинственно исчезнувшего соседа. И это при том, что многие в те времена жили, что называется, друг у друга на голове. Видимо, сосед занимал высокий пост, но Константин не спрашивал, какой именно.

- Разве тебе не могут дать отдельную квартиру? – вместо этого простодушно удивлялся он.

- Зачем? – точно так же удивлялся в ответ Арон. – Мне и здесь нравится. Вот если женюсь…

Надо сказать, что и тот, и другой были весьма привлекательными молодыми людьми. Причем мужская красота обоих было того сорта, который исключает национальные пристрастия. Одни объясняют это природной целесообразностью, другие – породой. Так или иначе, приходящие к Арону еврейки считали Константина «невероятным душкой», а русские соседки говорили примерно то же самое об Ароне. Причем самой замечательной деталью облика у обоих были глаза – огромные, глубокие, темно-серые у одного и карие у другого.

Жениться оба не спешили. К Арону нередко заходили приятельницы и оставались ночевать. Отношения полов у людей, отменивших Бога и целомудрие, в те годы были более чем вольными. Константин соблюдал себя по-монашески.

Однажды, в начале 1922 года, во время вечерней службы он обратил внимание на одну из певших на клиросе девушек. В Знаменскую церковь рядом с бывшим Николаевским вокзалом Константин ходил каждое воскресенье уже много лет, знал всех постоянных прихожан, но эту девушку никогда раньше не видел.

- Вы не знаете, кто это? – шепотом спросил он у стоявшего рядом церковного старосты.

- Родственница дьякона, - ответил тот. – Сирота. Приехала из-под Пензы. Кажется, Еленой зовут.

Впервые Константин не мог сосредоточиться на словах молитвы, крестился невпопад и все посматривал на клирос. Елена пел чистым искрящимся сопрано, почти не глядя в ноты. Скоро она почувствовала его интерес и засмущалась: то нахмурит тонкие бровки, то поправит выбивающийся из-под платка светлый локон.

После службы он дождался Елену на паперти и сказал – как в воду нырнул:

- Уже поздно. Можно вас проводить?

Через два месяца Арон, встретив Константина на кухне, спросил слегка обиженно:

- На свадьбу-то пригласишь?

- Да мы уже расписались, - смутился тот.

- А почему вместе не живете?

- Сейчас пост. Сразу после Святой венчание, но…

- Я понял, - отрезал Арон и ушел к себе, прихватив чайник.

С появлением в квартире Елены их отношения резко изменились. Возвращаясь со службы – очень поздно, - Арон сухо здоровался и скрывался у себя. Три его комнаты были соединены анфиладой, поэтому он мог попасть на кухню или в туалет, даже не проходя мимо двери Захарьиных. Впрочем, на кухне он все равно появлялся редко, предпочитая есть на службе.

- Странный он какой-то, - говорила Елена. – Честно говоря, я его немного побаиваюсь. Как посмотрит своими глазищами черными, просто мурашки по спине бегут.

Впрочем, и время-то было страшное – тогда еще не знали, что ждет впереди. Только-только закончилась гражданская война, и стало ясно: обратной дороги нет. Но то и дело вспыхивали в разных местах мятежи, и в Петрограде не прекращались чистки. Люди исчезали. В основном те, о которых говорили: «из бывших». Но были еще и шпионы, заговорщики, контрреволюционеры. Настоящие? Никто не знал точно, но на всякий случай верили.

В 1923 году Елена родила дочь. Назвали девочку Глафирой. Константин был счастлив. Арон сухо поздравил, но на «родины» не пришел. Он вообще стал приходить домой нечасто. Елену это обстоятельство только радовало.

На следующий день после Глафириных крестин в дверь комнаты постучали. Константин был на почте, Елена только уложила дочку спать. Вошел Арон – в защитном френче, туго подпоясанном ремнем, и галифе, заправленных в сапоги. Подарив для младенца серебряную ложечку, он перешел к делу:

- Послушай, Леночка, я хочу сделать тебе достаточно щекотливое предложение. Только не отказывайся сразу, подумай.

Елена насторожилась, маленькая Фира, словно почувствовав неладное, проснулась и закряхтела.

- Я предлагаю тебе выйти за меня замуж.

- Вы что, с ума сошли? – Елена опешила.

- Я же просил, не отказывайся сразу, сначала послушай. Все бумаги на арест твоего мужа подписаны. Я своей властью могу придержать их, но не надолго. Недели на две, максимум. Думаю, этого времени хватит, чтобы развестись с ним и зарегистрировать брак со мной. Девочку вашу я удочерю.

- Но…

- Никаких «но» быть не может. Твой муж участвует в заговоре церковников против советской власти. Результат один – расстрел. Ты, Леночка, если откажешься, отправишься за ним. Муж и жена – одна сатана. Ты верующая, в церкви поешь, племянница дьякона. Вполне достаточно.

- Убирайтесь вон! – опомнилась Елена.

Арон усмехнулся, встал и пошел было к двери, но вдруг резко повернулся, схватил Елену за плечи и прижал к стене. Его черные, горящие неведомым пламенем глаза оказались радом с ее глазами, прозрачно-голубыми.

- Дура! – прорычал он и, причиняя ей боль, впился губами в ее губы. Она пыталась сопротивляться, но силы были слишком неравными. – Вы все обречены. И ты, и твой муж, и твоя дочь. Я хочу тебя спасти. Я тебя полюбил, как только увидел. И мне плевать на твоего Бога, на твою церковь, на все. Я знаю, вы, христиане, хотите быть мучениками. Но, может, твоя дочь не хочет быть мученицей. Подумай о ней. Подумай! И соглашайся. Ты ничего не можешь изменить. Если скажешь мужу хоть слово и он попытается скрыться, его все равно найдут, но тебя расстреляют первой.