Итальянец - [103]

– За то, что вы спасли жизнь моим людям, и за беспримерное мужество, с каким вы атаковали мой корабль.

Гарри Кампелло ждет в вестибюле военно-морской разведки и делает заметки в своей тетради. Он страшно устал и дал бы что угодно за теплую ванну и двенадцать часов сна подряд. Последнее действие – по крайней мере, та его часть, за которую он отвечает вот уже несколько дней, – близится к концу, и это отчасти утешительно. Уже толком нечего добавить к драме, уплывающей из рук дальше по инстанциям. В каком-то смысле приятно избавиться от ответственности, однако это не смягчает горечи поражения; чувство такое, словно часть истории безвозвратно ускользает между пальцами. И арестованная уйдет из его рук живая и невредимая – ну, почти. Рано или поздно – это вопрос дней или недель – закончатся допросы, расследования, последние изыскания, и Елена Арбуэс окажется на свободе.

Это наполняет его черствое нутро бессильным гневом, хотя последний шанс еще остается. Кампелло упрямо цепляется за последнюю слабую надежду все-таки ее дожать. Поэтому он позвонил в контору и велел привести задержанную до того, как итальянцев отправят в военную тюрьму. Как изготовившийся ястреб – это только кажется, будто он разжал когти, – Кампелло верит в озарение последней минуты: какой-то знак, слово или жест помогут связать концы с концами и получить улику, на основании которой он предъявит пусть даже формальное обвинение. Может, судья его и не примет, но оно позволит Отделу сохранить лицо, положив на стол конкретный результат, вместо того чтобы смиренно открыть дверь подвала, извиниться сквозь зубы и указать женщине дорогу через границу.

Она хорошо держится, докладывают ему. Лучше, чем можно было ожидать от женщины или даже от мужчины: ей клали на лицо мокрые полотенца и лили воду, пока она не начинала задыхаться. Все, что можно причинить человеческому существу, не оставив следов физического воздействия, то есть пыток, она выдержала: она лишь кричала от боли и отчаянно билась в конвульсиях, находясь на грани удушения. И так каждый раз, часами – и ничего. Совсем ничего.

– Эта баба с железными яйцами, комиссар, – сделал вывод Ассан Писарро. – Клянусь, это так и никак иначе.

Разумеется, есть и другие методы. Или могли быть. Эффективные способы, которые заставили бы ее признаться во всем, даже в том, что ей никогда и не снилось. Но для этого нужно время и возможности, которыми Кампелло не располагает. Не говоря уже о том, что испанскому консулу стало что-то известно, – обратиться к доктору Сокасу было ошибкой; начались телефонные звонки и попытки договориться. Даже в разгар войны все имеет свои границы. Хотя, как ни крути, несмотря на провал, полицейский не так уж сожалеет о том, что не переступил черту. Что-то в Елене Арбуэс восхищает его и вынуждает, несмотря на неприятный осадок, относиться к ней по-другому, нежели к обычному преступнику или врагу. Может, из-за того, что ему о ней говорили, или того, что подсказывает ему собственная интуиция: между ней и одним из итальянцев существуют особенные отношения. И речь не о простой симпатии, общих идеях, деньгах – или не только о них.

Все эти соображения подсказывают ему заключительный план: последний патрон, который комиссар хранит в почти пустом барабане револьвера. Выстрел наугад. Поэтому он сидит в предбаннике и ждет, когда приведут Елену Арбуэс, надеясь, что она прибудет раньше, чем отсюда увезут итальянцев. А последнее произойдет с минуты на минуту – так он думает, беспокойно поглядывая на часы. Капитан «Найроби» уже ушел; у входа в контору стоит военный фургон для перевозки пленных.

Услышав шаги, он поворачивает голову. По коридору идут Ройс Тодд и Уилл Моксон.

– Закончили, – говорит Моксон. – Их сейчас увезут.

Кампелло встает. Оба моряка измучены не меньше его.

– Мы думали, ты с этим тоже закончил, – замечает Тодд.

– Необходима очная ставка.

Оба смотрят на него удивленно.

– Этот товар уже продан, парень, – объясняет Моксон. – Военнопленных хранит Женевская конвенция. Или, лучше сказать, с этого момента они неприкасаемы: сначала Уиндмилл-Хилл, а потом, с первым же конвоем, на юг Африки или на восток Средиземноморья, дорога одна – в лагерь военнопленных… Эта морская история закончилась, ждем следующую.

– Они что-нибудь сказали за последние часы?

– Ни одного слова, будь они прокляты.

Кампелло указывает на дверь, куда вышел капитан «Найроби». Затем, сложив четыре пальца в виде нашивок капитана первого ранга, прикладывает ладонь к плечу.

– Даже ему?

Моксон кривится в презрительной гримасе:

– Даже ему… Он вообще готов был с ними целоваться. Ну, знаешь, игры в героев. Рыцарский устав и прочее дерьмо.

– Приходится отступать перед очевидностью.

– Да. Приходится.

Тодд смотрит на полицейского с любопытством:

– О какой очной ставке ты говорил, Гарри?

– О короткой очной ставке, если успеем. Я приказал привести женщину.

– Подозреваемую?

– Ее самую.

– И чего ты хочешь добиться?

– Пока не знаю… Может, и ничего, но я ничего и не теряю, убедившись.

– В чем?

– Тоже пока не знаю.

– Черт знает что. Какой-то цирк ненормальных.

Все трое смотрят на дверь. Елена Арбуэс появляется на пороге, Ассан Писарро поддерживает ее за локоть.