Женщина, которой предстояло умереть, вот уже десять минут болтала без умолку. Разговор, банальный и пустой, шел в вагоне первого класса: сезон в Биаррице, последний фильм с Кларком Гейблом и Джоан Кроуфорд и тому подобное. Войну в Испании упомянули всего раза два, и мимоходом. Лоренсо Фалько с наполовину выкуренной сигаретой в пальцах слушал, закинув ногу на ногу и стараясь не измять заглаженную складку фланелевых брюк. Соседка сидела у окна, за которым проплывала ночь. Фалько – напротив и наискосок, ближе к двери в коридор. В купе они были вдвоем.
– Джин Харлоу, – сказал Фалько.
– Простите?..
– Харлоу. Джин… Это она играла в «Китайских морях» с Гейблом[1].
– О-о.
Дама задержала на нем неморгающий взгляд на три секунды дольше, чем позволяли приличия. Все дамы, впрочем, удостаивали Фалько по крайней мере этими тремя секундами. Он и сам несколько мгновений оценивал шелковые ажурные чулки, дорожные башмаки столь же отменного качества, что и шляпа с сумкой, брошенные на соседнее сиденье, элегантный костюм от Вионне, который в глазах человека наблюдательного (а Фалько был именно таков) не вполне вязался с чем-то вульгарно-простецким, смутно сквозившим во всем облике соседки. Настораживала и нарочитая приподнятость интонаций. Дама открыла сумочку, оглядела, в порядке ли губы и брови, каждым движением демонстрируя изысканность манер, которой на самом деле была лишена. Легенда, заключил Фалько. Придумано неплохо и воплощено недурно. Но бесконечно далеко от совершенства.
– А вы тоже в Барселону? – спросила соседка.
– Да.
– И война не помеха?
– Я – деловой человек. А война одни дела затрудняет, другие – облегчает.
У нее в глазах мелькнула и исчезла мимолетная тень пренебрежения.
– Понимаю.
За три вагона от них протяжно загудел паровоз, колеса чаще и громче застучали по стыкам рельсов – начинался долгий подъем. Фалько взглянул на свои «Патек Филипп». До пятиминутной остановки в Нарбонне оставалось четверть часа.
– Виноват, – сказал он.
Погасил сигарету в пепельнице, вделанной в поручень кресла, поднялся, поправляя стрелки на брюках, подтягивая узел галстука. Лишь беглым взглядом скользнул по своему потертому чемодану свиной кожи, вместе со шляпой и макинтошем лежавшими в багажной сетке над сиденьем. Внутри не было ничего, кроме нескольких старых книг – для придания должного веса. Все необходимое – паспорт, бумажник с французскими, немецкими и швейцарскими деньгами, пузырек с таблетками, черепаховый портсигар, серебряная зажигалка и 9-мм «браунинг» с шестью патронами в обойме – было при нем. Шляпу надевать не стал, чтобы не вызвать подозрений у соседки, и, мысленно послав прощальный привет коричневому фетру своей безупречной «трильби», взял только макинтош.
– С вашего разрешения… – добавил он, открывая дверь купе.
И взглянул на женщину в последний раз, но она уже отвернулась к тьме за окном, и в черном стекле отражался ее профиль. Напоследок Фалько окинул взглядом ее ноги, безразлично отметив: «Красивые». Лицо – ничего особенного, да и то благодаря косметике, однако фигура, угадывавшаяся под костюмом, хороша, и ноги ей под стать.
В коридоре стоял приземистый мужчина в длинном пальто верблюжьей шерсти, двухцветных туфлях, в черной шляпе с очень широкими полями. Глаза навыкате и смутное сходство с американским актером Джорджем Рафтом. На Фалько, как бы невзначай задержавшегося рядом, повеяло смесью бриллиантина с розовой водой. Это было не очень приятно.
– Она? – шепнул человечек.
Фалько кивнул, доставая из кармана портсигар, а из него – новую сигарету. Человечек в пальто скривил рот – маленький, розовый, с жестокой складкой губ.
– Точно?
Не отвечая, Фалько прикурил и двинулся в конец вагона. У выхода в тамбур оглянулся и увидел, что в коридоре уже никого нет. Он курил, прислонясь спиной к двери туалета, возле самого перехода-гармоники из вагона в вагон, и слушал глуховатый перестук колес. Инструктируя его в Саламанке, адмирал особо подчеркивал, что тактическая сторона дела Фалько не касается. Не светись, чтобы не рисковать, если что вдруг пойдет не так, – вот был вердикт. Вернее, приказ. Женщина едет из Парижа в Барселону без сопровождения. Твое дело – установить, опознать и немедленно уйти. Остальным займется Пакито-Паук. Не мне тебе объяснять. Со свойственным ему изяществом. Он мастер на такие штуки.
В голове состава снова взвыл гудок. Поезд сбавил ход, и огни за окном теперь не летели, а ползли. Колеса застучали реже и как-то вразнобой. Появившийся в торце вагона кондуктор в синей тужурке и форменном кепи объявил: «Нарбонн, стоянка пять минут», и Фалько, проходя ему навстречу мимо дверей своего купе, подобрался, насторожился. Однако все обошлось – кондуктор разминулся с Фалько в коридоре и вышел в тамбур, вероятно, Паук задвинул занавески.
Народу на платформе было немного: полдесятка пассажиров с чемоданами выгрузились из вагонов, неторопливо шагал к голове состава начальник станции в красной фуражке и с фонарем в руке, да станционный жандарм в коротком плаще стоял со скучающим видом у выхода, заложив руки за спину и не сводя глаз с часов под стеклянным куполом, показывавших 0:45. Фалько мельком оглядел свой вагон: занавески на окне его купе и в самом деле оказались задернуты. Не вертя головой, а только скосив глаза, он убедился, что Паук вышел из другого вагона и двигается сейчас в пяти шагах позади.
