Итальянец - [101]

– Она не призналась в связях с итальянцами?

– Ни в этом и ни в чем другом… Елена Арбуэс даже кусается, не раскрывая рта.

– А ты действительно был настойчив? – не унимается Моксон.

– Боюсь, недостаточно. Но вы, в таких красивых мундирах, с этими вашими знаками различия, вряд ли хотите узнать подробности…

Офицеры переглядываются, и Кёркинтиллох досадливо откашливается.

– Абсолютно не захочется, – подтверждает он. – Надеюсь, однако, она в состоянии…

– Презентабельном? – уточняет Моксон.

Кампелло саркастически улыбается и закуривает сигарету.

– Она нетронута и чиста, аки голубка.

И почти слышит, как остальные вздыхают с облегчением. Все вы заслуживаете поражения в войне, думает про себя полицейский. Иногда я думаю, оно было бы вам поделом.

– Приятно слышать, дорогой Гарри, – говорит ему Моксон. – Вот и оставь нас в полагающейся нам по чину неосведомленности.

Полицейский на мгновение задумывается, выпустив через нос сигаретный дым.

– Как же меня бесит, – говорит он наконец, – что эти два баклана такие довольные… Радуются.

– По-моему, они слишком устали и уже ничему не радуются, – рассудительно замечает Кёркинтиллох. – Впрочем, пожалуй. Они вполне удовлетворены.

– Я бы на их месте был таким же, – вставляет Тодд.

Остальные смотрят на него как на червяка редкой разновидности.

– Парень, ты, видимо, с другой планеты прилетел, – говорит Моксон.

– А куда их отправят? – спрашивает Кампелло. – Их будет судить военный трибунал?

– Нет смысла, – отвечает Кёркинтиллох. – Это вражеские моряки, на них военная форма, при них воинские удостоверения. Их не в чем упрекнуть.

– Но на танкере есть погибшие…

– Это законные действия военного времени. Судно под вражеским флагом атаковано в порту врага. С точки зрения техники и морали – все чисто.

– Наши диверсанты, если удается, поступают с ними точно так же, – говорит Тодд. – А то и грязнее.

– То есть они уйдут, не заплатив.

Кёркинтиллох снова постукивает карандашом по папке.

– Так только кажется… Они отправятся в военную тюрьму на Уиндмилл-Хилл. А когда закончится бумажная волокита, отправим их в лагерь для военнопленных.

– А что с двумя мертвыми итальянцами?

Тодд мечтательно смотрит в окно.

– Отдадим их морю, как того, предыдущего.

Кампелло удивленно смотрит на него:

– Морю?

– Разумеется.

– Что – официальная церемония, с венками?

– Да, именно так.

– Адмирал только что выдал разрешение, – с сожалением говорит Моксон.

Полицейский качает головой и закуривает сигарету.

– Иногда я спрашиваю себя, в реальном ли мире вы живете.

– На меня можешь не смотреть. – Моксон сердито указывает на Тодда: – Ты скажи это сэру Ланселоту.

– Такие люди этого заслуживают, – возражает Тодд.

– Они потопили корабли и убили моряков… Ты не забыл?

– Моряков торгового флота, – уточняет Кёркинтиллох. – Они поджарились на пожаре, как крысы.

– Очко в мою пользу, – настаивает на своем Моксон.

Тодд смотрит то на одного, то на другого, останавливая взгляд на каждом и простодушно моргая; его гримаса напоминает Кампелло страдающего ребенка.

– Есть вещи, которых вам не понять, – слышит он слова Тодда.

Моксон пожимает плечами:

– Не хватало еще, чтобы ты нас заставил.

– Нет в вас спортивного духа.

– Война – не игра в крикет, парень.

Кампелло уже хочет прощаться, как вдруг дверь распахивается, и все четверо встают. В комнату входит капитан Фрейзер, и лицо у него суровое.

Стоя рядом с Тезео Ломбардо и тоже стараясь держаться прямо, Дженнаро Скуарчалупо чувствует себя как на экзамене. Человек, который оказался перед ними, производит сильное впечатление, и не только внешне. Он широк в плечах, крепок, седые волосы выбиваются из-под фуражки; одет в форменный темно-синий китель с двумя рядами позолоченных пуговиц, на обшлагах по четыре галуна. Они сразу же поняли, кто он, еще прежде, чем один из офицеров, присутствовавших на допросах, произнес его имя:

– Капитан первого ранга Фрейзер, командир экипажа «Найроби».

Настоящий морской офицер, убеждается Скуарчалупо. Годы, проведенные в море, избороздили морщинами это загорелое лицо, а солнце, освещавшее океаны, обесцветило глаза: холодные глаза, лишенные выражения, внимательно разглядывают обоих итальянцев с ног до головы; задерживаются на их рабочих комбинезонах, грязных и перепачканных машинным маслом, затем на усталых, сутки не бритых лицах и покрасневших веках.

– Ваши имена, – сухо приказывает он.

Услужливо вмешивается один из британских офицеров. Он и двое других моряков – один неряшливый, с рыжей бородой, – сопровождают капитана.

– Их зовут… – начинает было он, но старший по званию останавливает его властным жестом:

– Я спросил у них.

Говорит он жестко, почти грубо, и смотрит на итальянцев неотрывно. Те молча переглядываются. Возражений нет, читает Скуарчалупо в глазах товарища.

– Главный старшина Тезео Ломбардо, – отвечает тот. – Королевские военно-морские силы.

– Старший матрос Дженнаро Скуарчалупо. Королевские военно-морские силы.

Бесцветные глаза, холодные, словно иней, поочередно смотрят на обоих. Скуарчалупо замечает, что у командира под глазами синие круги, а на лице признаки усталости и бессонницы. У него тоже, догадывается Дженнаро, выдалась плохая ночь.