It As Is - [32]
Комменты метаются где угодно и по какому угодно случаю — в социальных сетях, блогах и на форумах. Сотни комментов прикреплены к видеозаписям и картинкам. К каждому комментарию обязательно прилагается аватарка: вот упитанный детина на фоне бассейна где-то в Турции; вот на пляже вытянула свои целлюлитные ноги дама с обрюзгшим лицом; вот белоснежный котик смотрит на тебя сверху вниз. Для метания комментов существует даже специальный термин — «наброс говна на вентилятор». Здесь, с одной стороны, видна отсылка к способу использования булыжника — «метание», «бросание». С другой стороны — самокритика, пренебрежительное отношение к этому виду деятельности — «говно». А с третьей стороны — агрессия к продукту физического производства — «вентилятор».
Если в начале двадцатого века Иван Шадр отлил в бронзе скульптуру «Булыжник — оружие пролетариата», то сейчас, сто лет спустя, нужна другая скульптура — «Коммент — оружие планктона». На ней будет изображён заплывший жиром лысеющий мужчина неопределённого возраста в галстуке-удавке, сидящий перед компьютером и ковыряющий в носу. Предлагаю слепить её из человеческого кала.
Что есть любовь к Родине? Любим ли мы Родину?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно, прежде всего, определиться с понятием Родины. Что это?
Если Родина — это часть суши, границы которой были были сформированы в ходе исторических процессов, то как мы сможем определить (не имея с собой GPS-навигатора), что мы всё ещё находимся на территории Родины, а не за двадцать километров от её границы? Пригород Выборга, например, абсолютно неотличим от окрестностей Лаппеэнранты, а побережье Сочи точно такое же, как побережье Гагры. Как же быть патриотом своей страны, не зная в точности своих координат? Ведь совершенно непонятно, какую берёзку следует любить больше других.
Если Родина — это религия, традиции и обряды, то как быть с их изменчивостью и преемственностью? Древнеславянские племена с берегов Днепра, поклоняющиеся Перуну и Велесу, и православная Русь, и атеистический Советский Союз, и служащая Мамоне современная Россия — это всё наша Родина.
Стоит ли говорить, что Русская Православная Церковь является по сути греческой? К слову, у современной России есть и национальная идея, и национальная кухня. Правда первая из них — американская, а вторая — японская. Но это, конечно же, лучше, чем оставаться вообще без идеи и без кухни.
Есть и третий вариант. Родина — это культура той местности, в которой родился человек. Но что мы знаем о своей культуре? К тридцати годам школьная программа практически полностью забыта, а количество прочитанных книг с момента «последнего звонка» равно нулю. Если не считать, конечно, иронических детективов, читаемых на пляже в Турции или Египте.
Что же такое культура для современного человека? Культура — это то, чем можно занять вечер. Не даром же употребление алкоголя и жирной пищи называется «культурным отдыхом».
В современном обществе, когда объективна только одна граница — скорость передачи данных по оптоволокну, у человеческого существа не может быть другой Родины, кроме всего Земного шара. Поэтому любовь к Родине, патриотизм — это любовь к миру в целом и ответственность за него без исключений и оговорок.
Для того, чтобы сказать, любим ли мы Родину, нужно спросить себя, и очень жёстко спросить: «Что я сделал для Родины за последние двадцать четыре часа?»
Будучи заданным вслух, громко и чётко, этот вопрос преобразует всё наше бытиё. А человек, сумевший ответить на него честно и без утайки, как будто бы делает шаг вперёд из безликого строя информационных пролетариев.
«Я приношу доход человеку, которого ненавижу. Я инструмент для зарабатывания денег. За сегодняшний день я написал десять писем, посмотрел пяток роликов на Ютубе, выпил три чашки чая и выкурил полпачки сигарет. Но я ничего не сделал для Родины. И мне стыдно», — так ответит вчерашний офисный планктон и заплачет. Заплачет от осознания того, что его жизнь уже была, и, лишь приложив титанические усилия, он сможет вернуть её себе обратно.
Но может ли субъект констатировать факт отсутствия собственного бытия? Очевидно, нет, так как необходим некий механизм фиксирования факта бытия. И, говоря обобщённо, этот механизм и есть субъект. Напрашивается вывод: без возможности обнаружения феномена самосуществования, субъект не может считаться живым.
При слове «пост-экзистенциализм», читатель, должно быть, думает о философии, которая заменяет, либо же дополняет собой французский экзистенциализм. Я должен разочаровать вас — речь не об этом. «Пост» в данном случае означает сокращение «P.O.S.T.», то есть «power-on self-test» — самотестирование при включении. Если экзистенциализм есть философия бытия человека, то пост-экзистенциализм есть самотестирование человеческого сознания на предмет выявления факта собственного существования. И ещё, пожалуй, набор оправданий для неуспешных тестов.
В то время, когда экзистенциализм говорит нам, что у нас есть свобода, пост-экзистенциализм напоминает, что свобода у нас была, но мы обменяли её на безопасность.
И, конечно же, пост-экзистенциализм в высшей степени гуманен. Гуманность, то есть объявление человеческой жизни высшей ценностью — есть непоколебимый столп, основание нашего общества. Ведь какой смысл брать ипотеку на всю оставшуюся жизнь, улучшая условия содержания своего тела, если бы тело не было столь важно? Зачем усаживать тело в дорогие кресла, перемещать на автомобилях бизнес-класса и одевать в брендовые одежды, если тело не является самоцелью?
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.