История зарубежной литературы XIX века. Романтизм - [59]

Again.

As the moon's soft splendour

O'er the faint cold starlight of Heaven

Is thrown,

So your voice most tender

To the strings without soul had then given

Its own.

The stars will awaken,

Though the moon sleep a full hour later

To-night;

No leaf will be shaken

Whilst the dews of your melody scatter

Delight.

Though the sound overpowers,

Sing again, with your dear voice revealing

A tone

Of some world far from ours,

Where music and moonlight and feeling

Are one.

К ДЖЕЙН С ГИТАРОЙ

Ярко блещут Стожары,

Несказанная в небе сияет

Луна.

Звонко пенье гитары,

Но лишь с голосом Джейн оживает

Струна.

Неба мрак серебристый

Лунно-звездные нежно согрели

Лучи;

Дарит голос твой чистый

Душу струнам, чьи мертвенны трели

В ночи.

Звездный свет, замирая,

Хочет видеть луны золотую

Красу;

Лист не дрогнет, вбирая

Гармонических струн неземную

Росу.

Звук летит окрыленный,

Раскрывая в ночное молчанье

Окно,

В этот мир отдаленный,

Где любовь, лунный свет и звучанье —

Одно.

MUTABILITY

We are as clouds that veil the midnight moon;

How restlessly they speed, and gleam, and quiver,

Streaking the darkness radiantly! – yet soon

Night closes round, and they are lost for ever:

Or like forgotten lyres, whose dissonant strings

Give various response to each varying blast,

To whose frail frame no second motion brings

One mood or modulation like the last.

We rest. – A dream has power to poison sleep;

We rise. – One wandering thought pollutes the day;

We feel, conceive or reason, laugh or weep;

Embrace fond woe, or cast our cares away:

It is the same! – For, be it joy or sorrow,

The path of its departure still is free:

Man's yesterday may ne'er be like his morrow;

Nought may endure but Mutability.

ИЗМЕНЧИВОСТЬ

Мы, словно облака вокруг луны, —

Летим сквозь ночь, трепещем и блистаем.

Сомкнётся тьма – и вмиг поглощены,

Мы навсегда бесследно исчезаем.

Мы точно звуки несогласных лир —

Ответ наш разный разным дуновеньям.

Не повторит на хрупких струнах мир

То, что с прошедшим отошло мгновеньем.

Мы спим – расстроен сновиденьем сон.

Встаем – мелькнувшей мыслью день отравлен.

Веселье, плач, надежда, смех и стон —

Что постоянно в мире? Кто избавлен

От вечных смен? – Для них свободен путь.

Ни радость, ни печаль не знают плена.

И день вчерашний завтра не вернуть.

Изменчивость – одна лишь неизменна.

Джон Китс

* * *

То one who has been long in city pent,

'Tis very sweet to look into the fair

And open face of heaven, – to breathe a prayer

Full in the smile of the blue firmament.

Who is more happy, when, with hearts content,

Fatigued he sinks into some pleasant lair

Of wavy grass, and reads a debonair

And gentle tale of love and languishment?

Returning home at evening, with an ear

Catching the notes of Philomel, – an eye

Watching the sailing cloudlet's bright career,

He mourns that day so soon has glided by:

E'en like the passage of an angel's tear

That falls through the clear ether silently.

* * *

Тому, кто в городе был заточен,

Такая радость – видеть над собою

Открытый лик небес и на покое

Дышать молитвой, тихой, точно сон.

И счастлив тот, кто, сладко утомлен,

Найдет в траве убежище от зноя

И перечтет прекрасное, простое

Преданье о любви былых времен.

И, возвращаясь к своему крыльцу,

Услышав соловья в уснувшей чаще,

Следя за тучкой, по небу скользящей,

Он погрустит, что к скорому концу

Подходит день, чтобы слезой блестящей

У ангела скатиться по лицу.

THE POET

At Morn, at Noon, at Eve, and Middle Night,

He passes forth into the charmed air,

With talisman to call up spirits rare

From plant, cave, rock, and fountain. – To his sight

The hush of natural objects opens quite

To the core: and every secret essence there

Reveals the elements of good and fare,

Making him see, where Learning hath no light.

Sometimes, above the gross and palpable things

Of his diurnal ball, his spirit flies

On awful wing; and with its destined skies

Holds premature and mystic communings:

Till such unearthly intercourses shed

A visible halo round his mortal head.

ПОЭТ

В ночную стынь, в полдневную жару

Он смело ввысь летит. Без промедленья

Луга и скалы, воды и растенья

Идут к нему на тайную игру.

С предметов он срывает кожуру,

Добро и красоту являя зренью,

И там, где Знанье слепо, вдохновенье

Сквозь скорлупу ведет его к ядру,

Над оболочкой грубою и явной

На мощных крыльях дух его стремглав

Взмывает ввысь, и, таинства познав,

С пространством он беседует как равный.

И виден круг бессмертья огневой

Над обреченной смерти головой.

ON THE GRASSHOPPER AND CRICKET

The poetry of earth is never dead:

When all the birds are faint with the hot sun,

And hide in cooling trees, a voice will run

From hedge to hedge about the new-mown mead;

That is the Grasshopper's – he takes the lead

In summer luxury, – he has never done

With his delights; for when tired out with fun

He rests at ease beneath some pleasant weed.

The poetry of earth is ceasing never:

On a lone winter evening, when the frost

Has wrought a silence, from the stove there shrills

The Cricket's song, in warmth increasing ever,

And seems to one in drowsiness half lost,

The Grasshopper's among some grassy hills.

КУЗНЕЧИК И СВЕРЧОК

Вовеки не замрет, не прекратится

Поэзия земли. Когда в листве,

От зноя ослабев, умолкнут птицы,