История зарубежной литературы XIX века. Романтизм - [61]

Clustered around by all her starry fays;

But here there is no light,

Save what from heaven is with the breezes blown

Through verdurous glooms and winding mossy ways.

I cannot see what flowers are at my feet,

Nor what soft incense hangs upon the boughs,

But, in embalmed darkness, guess each sweet

Wherewith the seasonable month endows

The grass, the thicket, and the fruit-tree wild;

White hawthorn, and the pastoral eglantine;

Fast-fading violets covered up in leaves;

And mid-May's eldest child,

The coming musk-rose, full of dewy wine,

The murmurous haunt of flies on summer eves.

Darkling I listen; and for many a time

I have been half in love with easeful Death,

Called him soft names in many a mused rhyme,

To take into the air my quiet breath;

Now more than ever seems it rich to die,

To cease upon the midnight with no pain,

While thou art pouring forth thy soul abroad

In such an ecstasy!

Still wouldst thou sing, and I have ears in vain—

To thy high requiem become a sod

Thou wast not born for death, immortal Bird!

No hungry generations tread thee down;

The voice I hear this passing night was heard

In ancient days by emperor and clown:

Perhaps the self-same song that found a path

Through the sad heart of Ruth, when, sick for home,

She stood in tears amid the alien corn;

The same that oft-times hath

Charmed magic casements, opening on the foam

Of perilous seas, in faery lands forlorn.

Forlorn! the very word is like a bell

To toll me back from thee to my sole self!

Adieu! the fancy cannot cheat so well

As she is famed to do, deceiving elf.

Adieu! adieu! thy plaintive anthem fades

Past the near meadows, over the still stream,

Up the hill-side; and now 'tis buried deep

In the next valley-glades:

Was it a vision, or a waking dream?

Fled is that music:-do I wake or sleep?

ОДА К СОЛОВЬЮ

I

От боли сердце замереть готово,

И разум – на пороге забытья,

Как будто пью настой болиголова,

Как будто в лету погружаюсь я;

Нет, я не завистью к тебе томим,

Но переполнен счастьем твой напев, —

И внемлю, легкокрылая Дриада,

Мелодиям твоим,

Теснящимся средь буковых дерев,

Среди теней полуночного сада.

II

О, если бы хотя глоток вина

Из глубины заветного подвала,

Где сладость южных стран сохранена —

Веселье, танец, звон кимвала;

О, если б кубок чистой Иппокрены,

Искрящийся, наполненный до края,

О, если б эти чистые уста

В оправе алой пены

Испить, уйти, от счастья замирая,

Туда, к тебе, где тишь и темнота.

III

Уйти во тьму, угаснуть без остатка,

Не знать о том, чего не знаешь ты,

О мире, где волненье, лихорадка,

Стенанья, жалобы земной тщеты;

Где седина касается волос,

Где юность иссыхает от невзгод,

Где каждый помысел – родник печали,

Что полон тяжких слез;

Где красота не доле дня живет

И где любовь навеки развенчали.

IV

Но прочь! Меня умчали в твой приют

Не леопарды Вакховой квадриги, —

Меня крыла Поэзии несут,

Сорвав земного разума вериги, —

Я здесь, я здесь! Кругом царит прохлада,

Луна торжественно взирает с трона

В сопровожденье свиты звездных фей;

Но темен сумрак сада;

Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,

Доносит отсветы во мрак ветвей.

V

Цветы у ног ночною тьмой объяты,

И полночь благовонная нежна,

Но внятны все живые ароматы,

Которые в урочный час луна

Дарит деревьям, травам и цветам,

Шиповнику, что полон сладких грез,

И скрывшимся среди листвы и терний,

Уснувшим здесь и там,

Соцветьям мускусных, весенних роз,

Влекущих мошкару порой вечерней.

VI

Я в Смерть бывал мучительно влюблен,

Когда во мраке слушал это пенье,

Я даровал ей тысячи имен,

Стихи о ней слагая в упоенье;

Быть может, для нее настали сроки,

И мне пора с земли уйти покорно,

В то время, как возносишь ты во тьму

Свой реквием высокий, —

Ты будешь петь, а я под слоем дерна

Внимать уже не буду ничему.

VII

Но ты, о Птица, смерти непричастна, —

Любой народ с тобою милосерд.

В ночи все той же песне сладкогласной

Внимал и гордый царь, и жалкий смерд;

В печальном сердце Руфи, в тяжкий час,

Когда в чужих полях брела она,

Все та же песнь лилась проникновенно, —

Та песня, что не раз

Влетала в створки тайного окна

Над морем сумрачным в стране забвенной.

VIII

Забвенный! Это слово ранит слух,

Как колокола глас тяжелозвонный;

Прощай! Перед тобой смолкает дух —

Воображенья гений окрыленный.

Прощай! Прощай! Напев твой так печален,

Он вдаль скользит – в молчание, в забвенье,

И за рекою падает в траву

Среди лесных прогалин, —

Что было это – сон иль наважденье?

Проснулся я – иль грежу наяву?

ODE ТО AUTUMN

Season of mists and mellow fruitfulness,

Close bosom-friend of the maturing sun;

Conspiring with him how to load and bless

With fruit the vines that round the thatch-eaves run;

To bend with apples the mossed cottage-trees,

And fill all fruit with ripeness to the core;

To swell the gourd, and plump the hazel shells

With a sweet kernel; to set budding more,

And still more, later flowers for the bees,

Until they think warm days will never cease,

For Summer has o'er-brimmed their clammy cell.

Who hath not seen thee oft amid thy store?

Sometimes whoever seeks abroad may find

Thee sitting careless on a granary floor,

Thy hair soft-lifted by the winnowing wind;

Or on a half-reaped furrow sound asleep,

Drowsed with the fume of poppies, while thy hook