История XX века: Тайны, загадки и мифы - [104]

В понедельник в Лейпциге начались демонстрации. Горбачев не предполагал, что события приобретут такую динамику. Но знал одно: «Едва ли возможно, что эта республика останется такой, какой была», — признался он Валентину Фалину в самолете, возвращаясь с празднования 40-летия ГДР. Советский эксперт по германским вопросам абсолютно точно передал мнение, к которому склонялись как в Москве, так и в Восточном Берлине: «Следует позаботиться о том, чтобы ГДР получила новое руководство». Ничего другого Горбачев не намечал. «15 ноября 1989 года в докладе перед студентами он сказал, что воссоединение не является первоочередной политической задачей.

15 ноября 1989 года, выступая перед студентами, Горбачев сказал, что воссоединение не является первоочередной политической задачей. Он стремился к перестройке в ГДР.

Вячеслав Демичев, советник Горбачева и Шеварднадзе, о постановке задач советским генеральным секретарем после открытия стены

Он стремился к перестройке в ГДР», — описывает постановку задач советским генеральным секретарем непосредственно после открытия стены Вячеслав Дашичев, советник Горбачева и Шеварднадзе. Горбачев внутренне отвергал отказ от ГДР как «непрогнозируемый и опасный риск» и постоянно заверял центральный комитет КПСС: «Мы не оставим ГДР в беде».

Горбачеву приходилось прилагать усилия, чтобы сохранять свой авторитет перед ястребами в Кремле: самый могущественный человек Советского Союза знал о слабости собственной позиции. «Помогите мне помешать воссоединению, — просил он главу французского государства в Киеве во время краткосрочного визита Франсуа Миттерана 6 декабря 1989 года. — Если это не получится, мое место займет маршал Советского Союза».

Горбачев ходил по тонкому льду. Даже без немецкого вопроса в рядах старой советской номенклатуры крепло сопротивление. Партийная элита знала, что ее власть держится прежде всего на танках и ракетах советской армии.

Военные были холеными любимчиками партийных бонз. Впоследствии их позицию опишет Эдуард Шеварднадзе, министр иностранных дел СССР: «С небольшим опозданием возникло сопротивление курсу перестройки со стороны военных. Тогда уже были слышны угрозы: или изменение курса, или перемена власти». Ведь казалось, что рушится не только стык между Востоком и Западом, но грозил распад даже территории собственного государства.

Когда вместе с ГДР пошатнулся западный бастион Кремля, советские республики — Эстония, Латвия, Литва — заговорили о независимости от Москвы. «Что предпримет Горбачев в Литве? Там компартия через пару дней отделится от Москвы. Скоро они в Вильнюсе потребуют независимости, — заявил в доверительном разговоре зимой 1989 г. в Подмосковье один высокопоставленный генерал Красной армии маршала Ахро-меева и указал на главную опасность: — А если мы потеряем ГДР? Западная группа Советского Союза не смирится с этим без борьбы».

Больше всего от воссоединения потеряли бы советские войска в ГДР. Анатолий Черняев как внешнеполитический советник Горбачева обратил внимание кремлевского руководителя на эту проблему: «Они привыкли к условиям, которые намного лучше, чем у нас дома».

Настроения в западной группе неважные. Наши офицеры и солдаты боятся, что станут первыми жертвами объединения.

Валентин Фалин Михаилу Горбачеву

Опасное столкновение интересов, объясняющее, почему Николай Португалов, считавшийся рупором Фалина, советника Горбачева, в течение 1989 г. постоянно уверял Запад и Восток, что вопрос ГДР «не обсуждается». Но вдруг все зазвучало иначе.

«Когда народ хочет единства, оно наступает», — заявил Португалов 24 января 1990 года газете «Бильд». Откуда такая перемена в суждениях? В первые дни декабря события в ГДР развивались стремительно. 3 декабря ушли в отставку политбюро и центральный комитет СЕПГ. Некоторые функционеры сбежали, другие были арестованы. Эрих Хонеккер находился под домашним арестом, его преемник Эгон Кренц ушел в отставку в день святого Николая. В ГДР повсюду царил хаос: уничтожались документы; государственные органы утратили контроль; во многих городах от Зуля до Ростока люди вышли на улицу с требованиями о свободных выборах и единстве Германии. Попытка реформы старой системы путем замены первых лиц провалилась.

Новый человек, который должен был спасти власть старой системы, узнал об изменении курса из разговора в Москве 30 января 1990 года. «Горбачев сказал мне, что немцы решают немецкий вопрос путем самоопределения. Я тогда подумал: “Пой, птичка, пой”», — описывает премьер-министр ГДР Модрова решающий пассаж. Он понимал, что это означает: СССР не будет категорично возражать против воссоединения.

Я всегда говорил, мы не имеем права отказаться от ГДР.

Михаил Горбачев 26 января 1990 года на секретном заседании в Кремле

Позднее Горбачев иначе оправдывал такую оценку высказываниями Модрова: «Он сказал: «Немцы за объединение. Сейчас они не хотят соглашаться даже на союз двух немецких государств. Они за слияние». Его слова много значили для нас».

Сказанное Горбачевым стало результатом совещания, состоявшегося четырьмя днями ранее между самыми влиятельными людьми Советского Союза. Всем участникам было ясно: ГДР распалась, государство с таким названием просуществует недолго. Глава КГБ Владимир Крючков подтвердил: «СЕПГ больше не является реальным фактором власти». Все участники знали, что в конце пути будет воссоединение Германии. После жарких споров из общего понимания все участники сделали разные выводы: «Все говорит о том, чтобы распустить ГДР. При современном уровне военных технологий не играет никакой роли, здесь или там находится одна страна», — объяснил Владимир Черняев. В то время как одни принимали реальную ситуацию, другие настаивали на старых фронтовых позициях. Валентин Фалин резко возражал: «Это абсурдная логика. Тогда американцы могли бы распустить ФРГ».