История Сицилии - [112]

.

Можно было бы сказать, что оба наших источника страдали предубеждением; но то же самое было верно в отношении большинства карбонариев. Неаполь, тут нет сомнений, отнюдь не мнился воплощенным земным раем, но он обладал одним существенным преимуществом перед прочими абсолютными монархиями – местный король пользовался любовью народа. Как отмечал будущий начальник полиции, заговорщики, вероятно, ограничились бы отдельными выступлениями и развешиванием подстрекательских плакатов, – но вмешалась Испания, которая воодушевила их на продолжение борьбы.

Был он сыном короля Карла IV или любовника своей матери Мануэля де Годоя, король Фернандо VII Испанский оказался настоящим бедствием на троне. Наполеон заставил его отречься от престола вместе с отцом в мае 1808 года, но в декабре 1813-го – когда император еще ощущал последствия поражения под Лейпцигом двухмесячной давности – Фернандо подписал Валансенский договор, позволивший ему вернуться в Испанию. Он почти мгновенно отменил конституцию и стал править страной посредством малочисленной камарильи фаворитов, причем менял министров каждые несколько месяцев. Германский государственный деятель Фридрих фон Генц писал в 1814 году, что «король лично врывается в дома своих премьер-министров, арестовывает их и передает в руки врагов». Шесть недель спустя фон Генц записал: «Король настолько унизил себя, что превратился в обыкновенного полицейского агента и главного тюремного надзирателя своей страны».

К 1820 году страна решила, что с нее достаточно. 1 января взбунтовалась армия, во главе бунта стоял военачальник Рафаэль дель Риего. Начавшись в Галиции, мятеж быстро распространился по всей Испании. 7 марта войска окружили королевский дворец в Мадриде, 10 марта Фернандо капитулировал. Мятежникам следовало бы избавиться от него прямо там и тогда, но они – видимо, в приступе безумия – захотели дать королю еще один шанс. В итоге он оставался у власти до 1833 года и на нем лежит ответственность за трехлетнюю деспотию террора, ужаснувшую подданных. Среди жертв террора был и дель Риего, которого повесили на Пласа-де-ла-Себада. Последние десять лет правления короля известны как «Зловещее десятилетие»; была введена суровая цензура, университет реорганизовали фактически по средневековым образцам, всякая оппозиция подавлялась, а реакционный абсолютизм торжествовал.

Иными словами, мятеж не увенчался успехом. Зато он вдохновил итальянских карбонариев. Даже в этих условиях они не торопились; лишь 1 июля крохотное восстание (в нем участвовало чуть больше ста человек) вспыхнуло в Авеллино. Новости достигли Неаполя одновременно с возвращением герцога Калабрийского и его жены из Палермо, где герцог добросовестно и с полного одобрения островитян исполнял обязанности вице-короля с 1815 года. Король, всегда радовавшийся в окружении своих детей, не сильно обеспокоился, однако возразил – к счастью, как выяснилось, – когда его министры предложили отправить генерала Пепе «уладить проблемы». Пепе оставался в Неаполе вплоть до 5 июля, когда он покинул город во главе полуроты пехоты и семидесяти драгун; по прибытии в Авеллино он немедленно принял на себя командование повстанческими силами. Затем издал прокламацию, гласившую, что он и его люди не сложат оружия, пока король не подпишет конституцию. Поскольку на тот момент всякая конституция отсутствовала, испанскую выбрали произвольно в качестве образца; то обстоятельство, что никто из карбонариев на самом деле ее не читал, не вызвал, похоже, серьезных затруднений.

В ночь отъезда Пепе отряд карбонариев прибыл в полночь к королевскому дворцу и потребовал встречи с королем. После долгих переговоров они довольствовались беседой с секретарем, герцогом Асколи, который заверил, что его величество уже решил даровать стране конституцию. Но карбонарии предупредили, что у монарха в распоряжении всего два часа. Поскольку был час ночи, данное условие выглядело несколько неразумным; так или иначе, рано утром король опубликовал указ, суть которого сводилась к тому, что государь согласен на конституционное правительство, а подробности нового государственного устройства будут обнародованы в течение недели. Увы, это было чересчур долго. Мятежники требовали конституцию «как у испанцев и прямо сейчас». Поэтому появился следующий указ; король подписал документ о формировании нового правительства. В кабинет вошли и некоторые из тех, кто служил Мюрату.

По замечанию австрийского посланника, князя Яблоновского, революцию можно было ожидать скорее на Луне, чем в Неаполе; как писал Экурт, «королевство в высочайшей степени процветающее и счастливое под мягким управлением, отнюдь не угнетенное бременем налогообложения, в мгновение ока рухнуло перед горсткой повстанцев, которую разогнала бы половина батальона крепких солдат». Он прибавлял: «Едва ли две недели минуло с той поры, когда меня заверяли, король и генерал Наджент[164], что на армию можно положиться, от генерала до последнего солдата».

Следующий шаг предпринял уже Пепе, который заявил, что торжественно въедет в Неаполь 8 июля. На самом деле он задержался на сутки и прибыл в город 9-го, приведя с собою около 14 000 человек – первыми шли регулярные войска, затем карбонарии. Английский очевидец Ричард Кеппел Крейвен наблюдал происходившее в Неаполе воочию и оставил подробное описание: