Исторiя Россiи 862—1917 - [73]

Между тѣмъ Лжедимитрій I вездѣ на людяхъ и вездѣ дѣйствуетъ открыто: въ домѣ Вишневецкихъ, въ домѣ Юрія Мнишка, при дворѣ польскаго короля, въ Кремлёвскомъ дворцѣ, въ боярской думѣ, на площади передъ народомъ, среди войска. Онъ легкомысленъ, не уважаетъ русскихъ обычаевъ, часто поступаетъ крайне неосторожно, позволяетъ увлеченію взять верхъ надъ благоразуміемъ; но именно эта самая неосторожность и свидѣтельствуетъ въ пользу его искренности. Обманщикъ поостерёгся бы нарушать заведённый порядокъ: ѣсть телятину въ Великій постъ, не ходить въ положенные дни въ баню, одѣваться въ польскій кунтушъ, мирволить полякамъ, католикамъ; особенно сдержанъ былъ бы онъ въ сужденіяхъ о порядкахъ церковныхъ, не выставлялъ бы наружу своей нелюбви къ монахамъ. Обманщикъ взвѣсилъ бы предварительно каждое своё слово, слѣдилъ бы за каждымъ своимъ шагомъ; но Лжедимитрій въ глазахъ своихъ былъ законный царь, истинный отпрыскъ царскаго дома, и въ силу этого считалъ всё для себя дозволеннымъ. Не та же ли увѣренность въ своёмъ правѣ позволитъ позже и Петру Великому игнорировать общественное мнѣніе, пойти наперекоръ сложившимся обычаямъ?

Но Лжедимитрій не только легкомысленъ; у него также и доброе сердце: онъ великодушно прощаетъ Шуйскаго, спасаетъ его отъ плахи, возвращаетъ ему прежнее положеніе. Обманщикъ побоялся бы оставить въ покоѣ человѣка, который покушался низвергнуть его и, можетъ быть, лучше, чѣмъ кто другой, зналъ всю подноготную дѣла въ Угличѣ.

Другой вопросъ — остался ли Лжедимитрій до конца убѣждён­нымъ въ своёмъ царскомъ происхожденіи? Возможно, что, чѣмъ ближе подходило время кровавой развязки, ужасная истина стала вскрываться предъ нимъ; но отступать тогда было уже поздно, — всякое отступленіе неизбѣжно вело бы на вѣрную гибель.

Два самыхъ авторитетныхъ нашихъ историка, Соловьёвъ и Ключевскій, тоже склоняются въ пользу признанія Лжедимитрія не самозванцемъ. Вотъ что говорятъ они:

Соловьёвъ. «Чтобъ сознательно принять на себя роль самозванца, сдѣлать изъ своего существа воплощённую ложь, надобно быть чудовищемъ разврата, что и доказываютъ намъ характеры послѣдующихъ самозванцевъ. Что же до перваго, то въ нёмъ нельзя не видѣть человѣка съ блестящими способностями, пылкаго, впечатлительнаго, легко увлекающагося, но чудовищемъ разврата его назвать нельзя. Въ поведеніи его нельзя не замѣтить убѣжденія въ законности правъ своихъ; ибо чѣмъ объяснить эту увѣренность, доходившую до неосторожности, эту открытость и свободу въ поведеніи? Чѣмъ объяснить мысль отдать своё дѣло на судъ всей земли, когда онъ созвалъ соборъ для изслѣдованія обличеній Шуйскаго? Чѣмъ объяснить въ послѣднія минуты жизни это обращеніе къ матери? На вопросъ разъярённой толпы — точно ли онъ самозванецъ — Димитрій отвѣчалъ: „Спросите у матери!“ — „Почему, говорятъ, Разстрига, сѣвъ на престолѣ, не удовлетворилъ народному любопытству знать всѣ подробности его судьбы чрезвычайной? Для чего не объявилъ Россіи о мѣстахъ своего убѣжища, о своихъ воспитателяхъ и хранителяхъ?“ Возможность такихъ вопросовъ служитъ самымъ лучшимъ доказательствомъ того, что Лжедимитрій не былъ сознательный обманщикъ. Если бы онъ былъ обманщикъ, а не обманутый, то чего же бы ему стоило сочинить подробности своего спасенія и похожденій? Но онъ этого не сдѣлалъ. Что онъ могъ объяснить? Могущественные люди, его подставлявшіе, разумѣется, были такъ осторожны, что не дѣйствовали непосредственно; онъ зналъ и говорилъ, что нѣкоторые вельможи спасли его и покровительствуютъ, но имёнъ ихъ не зналъ; по имени онъ упоминалъ только о дьякахъ Щелкаловыхъ».

Ключевскій. «Своимъ образомъ дѣйствій онъ пріобрѣлъ широкую и сильную привязанность въ народѣ, хотя въ Москвѣ кое­-кто подозрѣвалъ и открыто обличалъ его въ самозванствѣ. Лучшій и преданнѣйшій его слуга П. Ѳ. Басмановъ подъ рукой признавался иностранцамъ, что царь — не сынъ Ивана Грознаго, но его признаютъ царёмъ потому, что присягали ему, и потому ещё, что лучшаго царя теперь и не найти. Но самъ Лжедимитрій смотрѣлъ на себя совсѣмъ иначе: онъ держался какъ законный, природный царь, вполнѣ увѣренный въ своёмъ царственномъ происхожденіи; никто изъ близко знавшихъ его людей не подмѣтилъ на его лицѣ ни малѣйшей морщины сомнѣнія въ этомъ. Онъ былъ убѣждёнъ, что и вся земля смотритъ на него точно такъ же. Дѣло о князьяхъ Шуйскихъ, распространявшихъ слухи о его самозванствѣ, своё личное дѣло, онъ отдалъ на судъ всей земли и для того созвалъ земскій соборъ. Смертный приговоръ, произнесённый этимъ соборомъ, Лжедимитрій замѣнилъ ссылкой, но скоро вернулъ ссыльныхъ и возвратилъ имъ боярство. Царь, сознававшій себя обманщикомъ, укравшимъ власть, едва ли поступилъ бы такъ рискованно и довѣрчиво, а Борисъ Годуновъ въ подобномъ случаѣ, навѣрное, раздѣлался бы съ попавшимися келейно въ застѣнкѣ, а потомъ переморилъ бы ихъ по тюрьмамъ».

III. Революціонное движеніе

1. Движеніе общественныхъ низовъ. Съ воцареніемъ Васи­лія Шуйскаго (1606) въ исторіи Смуты наступаетъ рѣзкій переломъ. Раньше Смуту создавали и поддерживали главнымъ образомъ бояре; теперь въ неё вовлечены болѣе широкіе круги — средніе и низшіе классы общества. Начало броженію этихъ классовъ было положено на южной окраинѣ Московскаго государства, гдѣ накопилось особенно много горючаго матеріала и гдѣ довольно было простой случайности, чтобы онъ воспламенился и охватилъ пожаромъ всю Русскую землю.