История ромеев, 1204–1359 - [116]

Таковая полезность истории и меня побудила писать о том, что случилось в наши времена, и предоставить благолюбивым мужам обширные и достойные тщательного внимания рассказы, которые могут исполнить великой мудрости тех, кто жаждет приобретать опытное познание все новых и новых вещей. Ибо разнообразие и красочность историй и мне самому не в меньшей степени приносит пользу в формировании характера и немалое удовольствие, когда я часто перехожу от одного рассказа к другому, подобно тому как мореплавателям случается из открытого моря выходить к островам и гаваням, заниматься разнообразной торговлей и отовсюду извлекать большую прибыль.

Поскольку же нами уже довольно сказано о том, что происходило вплоть до кончины императора Андроника-младшего, то пора присовокупить к этому и подробнейшее описание последующих событий.

2. Когда император еще находился при последнем издыхании в монастыре Одигон Пречистой Богоматери, великий доместик Кантакузин, взяв его сына Иоанна, которому тогда шел девятый год от рождения, и вместе с ним его младшего брата, четырехлетнего деспота Михаила, срочно привел их во дворец и окружил подобающей стражей, обеспечив дворцу всяческую безопасность, поскольку боялся, как бы не случилось какой неожиданности, нередкой в подобных случаях.

Алексею же Апокавку было не привести в исполнение свой замысел, который он многажды пытался осуществить, и теперь он не мог оставаться беззаботным. Ведь он неоднократно задумывал, убив императора и заодно с ним Кантакузина, передать царскую власть другому — либо дяде императора деспоту Константину, либо Сиргианну, человеку в высшей степени изворотливому и почти столь же разумному, наделенному мощным и быстрым умом. Он и сам был так же искусен в изобретении средств, соответствующих потребности момента, и скор в нахождении выхода из безвыходных ситуаций, мало спал и много бодрствовал, походил на человека, думающего больше всего о самых важных вещах, и всегда уделял больше времени делам, нежели словам. И если бы он употребил свои преимущества на службу истине и справедливости, то был бы великим украшением ромейской державы. Теперь же он, подобно оному Стратоклу Эпидаврскому[369], был хорошим флейтистом, но нехорошим человеком. Ведь, будучи бесславного рода, он с детства воспитывался в бедности и проводил время, служа за плату то тому, то этому, и, свободно общаясь с разными владетелями, начиная с самых мелких и постепенно переходя к более крупным, всем им платил самым худшим и становился очевидным предателем, пока — не знаю, как — не пролез и в дом самодержца на погибель, должно быть, счастья и доброго имени ромеев.

Итак, когда он решил, что пришло уже время ему самому облечься царской властью, то, подобно Протею Фаросскому[370], пустился во всевозможные уловки. То он, заискивая, крутился вокруг Кантакузина и всеми силами подталкивал его надеть красные башмаки[371], говоря, что в этом нет ничего странного, поскольку [покойный] император часто вынуждал его торжественно облечься в порфиру и царствовать вместе с его сыном Иоанном, новым императором, поскольку он [Кантакузин] изобилует жизнью, а сам [Андроник] вот-вот ее лишится. Ведь это будет двойным благом, весьма необходимым для достижения давнишней цели императора, если он будет вместе с ними управлять делами империи и одновременно станет могущественнейшим защитником их жизни. Ибо уже не останется тайно высматривающего [возможность захватить] царскую власть, если имеющий стать преемником сразу же будет рядом [с уходящим императором].

И то, стало быть, он говорил так, а то этак: переворачивался [с ног на голову], из одного делался другим и вместе с императрицей восстанавливал знать и сановников против него, утверждая, будто Кантакузин твердо вознамерился назавтра предать нас всех мечу и провозгласить себя самодержавным императором. Такими словами и интригами он поколебал и его кровных родственников, так что даже сама императрица Анна поверила ему и не осталась на девять дней плакать у могилы своего мужа, но уже на третий день вернулась во дворец.

А там патриарх Иоанн, поддавшийся на уговоры Апокавка, достал из-за пазухи и зачитал документ, содержавший распоряжения, которые император давно еще дал патриарху и сущим с ним епископам насчет жены и детей, когда сам уехал в Фессалию бороться Сиргианном, пытавшимся при военной поддержке короля [Сербского] захватить власть над ромеями. Зачитав это, он попытался предложить себя в качестве наместника, управляющего государственными делами. Он говорил, что справедливо и весьма необходимо, чтобы, как душа с телом, так и церковь была соединена с государством. Ведь оба они имеют один состав и одну жизнь. «А поскольку и эти царские документы ясно возлагают на меня ответственность за сохранность супруги и детей императора, тѳ разве справедливо будет нам, — говорил он, — по беспечности пренебречь этими распоряжениями и добровольно допустить, чтобы на ромей-ское государство обрушились бесконечные бури напастей, каковые и в прежние времена случались из-за простоты и беспечности тогдашнего патриарха Арсения? Так что я, вместе с императрицей, возьму на себя бремя государственных дел; я же позабочусь и о безопасности юного императора».