История ромеев, 1204–1359 - [107]
Книга одиннадцатая
1. С наступлением следующего года турки, выстроив множество кораблей, не только стали нападать на острова, находящиеся на Эгейском море и за Эгейским, но стали также захватывать и грабить купеческие корабли. Они часто пускались и в Средиземное море, как будто оно принадлежало им, не встречая ни в ком сопротивления. Все это было гибельно как для латинян, так и для византийцев и еще угрожало большими опасностями в будущем. Вследствие этого правители латинян с итальянским королем Карлом[335] собрались для совещания об этом предмете, и все дали слово быть готовыми отразить неприятеля. Они отправили посольство и к царю, чтобы известить его об общем решении латинян и склонить и его вместе с ними подняться за общее дело, а не оставаться в бездействии. Невозможно, говорили они, выносить тех бедствий, какие варвары изо дня в день наносят и римлянам и латинянам и какие обещают еще нанести. К тому же нелепо и свойственно одним глупым людям, — когда есть возможность богатства, какие каждогодно грабят у нас варвары, употребить на построение флота и для отражения врагов, добровольно отдаваться очевидной и несомненной опасности и вместе с своими богатствами, так сказать, толкать и себя в пропасть. Посольству они поручили в заключение всего сказать царю: если и ты не поднимешься вместе с нами для отражения общего врага, то мы не замедлим и с тобой воевать, как с врагом. Это поставило царя в необходимость принять участие в общем деле. А так как царская казна была скудна, то он в скорейшем времени отправил в македонские и фракийские села и города сборщиков податей, хотя эти села и города были сильно изнурены то разными поборами, то частыми набегами с одной стороны — турков, с другой — болгар. Между тем в течение всей этой зимы чинили старые корабли и строили совершенно новые. К концу весны царь изготовил к отплытию двадцать кораблей и изъявил желание быть начальником флота, тогда как супруга государыня и все другие отклоняли его от этого на том основании, будто тем роняется царское величие. Но царь как в других случаях считал за честь себе действовать самому, так точно и здесь, и обнаруживал в себе сильное рвение побывать в сражении. Впрочем, он не трогался и поджидал прибытия латинских сил. Но латиняне, занятые только что открывшимися у них волнениями и смутами, не принимались за выполнение своих обещаний и оказались лжецами. Родосцы же[336], жители приморской Фокеи, лежащей близ Смирны, а с ними и правитель Кикладских островов[337] тайно условились напасть на римские острова и самый флот царя, боясь, быть может, чтобы царь, оставив других, не обратился на них. Поэтому с пятнадцатью кораблями они устремились на остров Лесбос и, хотя не могли пока взять всего острова, но неожиданно ворвались в митиленскую гавань и тогда же взяли город, воспользовавшись изменою. Но когда родосцы и правитель Кикладских островов хотели было разграбить деньги, а также разделить между собою и другое достояние лесбосцев, начальник фокейцев, Катан, употребив в дело какую-то хитрость, ввел в Митилену свой гарнизон и завладел ею, обманув своих союзников. Он рассчитал, что отсюда легко может завладеть и всем островом без союзников так как у него одного войска было более, чем у них обоих. Он один привел с собою восемь триир, наполненных генуэзцами. Родосцы же привели четыре корабля, правитель Кикладских островов остальные. Итак, он тогда же выгнал жителей митиленских из их родного жилища, а свою жену и детей вызвал из Фокеи сюда, оставив в Фокее достаточный гарнизон. Фокея была его наследство, перешедшее к нему от предков, которым была отдана царем, дедом этого царя, в управление и для пользования доходами с нее. Они от времени до времени, получая преемственно над нею власть, скрепляли свое право новыми царскими грамотами, чтобы длинный промежуток времени не заставил царя забыть об этом праве. Катан, видя, что дела римлян в дурном положении, сделался смелее в своих отношениях к царю и стал пренебрегать своими обязанностями. Но он опасался нечаянного прибытия царя, поэтому обстанавливал себя, как мог, и хитрил, простирая виды на Митилену. Когда же представился случай, он и осуществил свое намерение. Родосцы, соединившиеся вместе с другими для взятия Митилены, узнав о бессовестности фокейца Катана, отправились домой. При таком положении дел генуэзцы, жившие в Галате, вследствие удачи Катана (он был генуэзец) сделались более прежнего дерзкими и стали наносить римлянам крайние обиды и оскорбления. Из-за свободы от пошлин, которую они получили от первого царя, Михаила Палеолога, большая часть римского флота присоединилась к ним и приняла их обычаи. Оттого богатство латинян увеличилось, а богатство римлян уменьшилось. Вместе с этим генуэзцы стали относиться к римлянам грубее, презрительнее и надменнее. Они окопались глубоким рвом и под видом постройки домов вывели крепкие башни; закупив же деньгами правительственных лиц, они получили полную свободу покупать виноградники и на ближайшем холме строить домы и обводить их великолепными стенами, чтобы в случае даже войны с византийцами им нечего было бояться и нечем было затрудняться. Но царь, как только услыхал, что Митилена взята, и увидал, что земляки взявших Митилену сделались смелее чем следует и нарушают множество условий, нечаянно явился к ним и зажег их великие и крепкие здания, построенные на холме; в них оказалось много оружия — луков, стрел и т. п. Латиняне, сверх всякого чаянья увидев это, поражены были ужасом и перепугались до последней степени. Они думали, что царь в тот же день сделает на них решительное нападение с своею необыкновенно большою морскою силою. Посему тайно стали вооружаться. Но, прождав до следующего дня и видя, что царь не предпринимает против них ничего больше, а всецело занят отплытием в Митилену, ободрились и объявили открытую войну. При этом они дерзко смеялись над византийцами и над самим царем; на своих стенах вывели деревянные башни, одни из больших кораблей погрузили на дно моря, а другие, вооружив, выстроили пред гаванью вместо укреплений и окопов. Но царь, не желая войной с ними развлекать своих приготовлений к другой войне, поступил в настоящих обстоятельствах великодушно и, вовсе не обращая на них внимания, со всем рвением готовился отплыть, собирая еще более сил. Но так как галатские латиняне уже целых семь дней были заключены в стенах, то им стала грозить опасность от своего же собственного народа, который не мог дальше терпеть выпавших на его долю лишений. Оказался недостаток как в воде, так и в зелени и огородных овощах. Торговые и бедные люди и те, которые живут барышом от ежедневной продажи, подвергаясь больше всех невыгодам такого положения, взбунтовались против латинских начальников. Поэтому последние присмирели и покорились царю, от которого и получили прощение в своей неуместной заносчивости. При начале каникул, когда на Нижнем море начинают дуть сильные северные ветры, царь со всею морскою силою поплыл в Митилену. У Катана было при Митилене семь триир. Увидав приближение морских сил царя в большем числе, нежели какого ожидали, две из них поспешили войти в гавань, а остальные пять в отчаянии причалили к берегу. Бывшие на последних триирах, бросив оружие, разбежались, и одни прибежали в Митилену, другие, сбившись с дороги, погибли от лесбосцев. Захватив эти пять кораблей, наполненных оружием и съестными припасами, царский флот вместе с царем поплыл к острову Хиосу, чтобы посадить на них гребцов и людей, которые бы могли сражаться с палубы. Но замедление у Хиоса послужило большою помехою видам и планам царя. Катан, получив свободу, укрепил Митилену и поместил в ней сильное войско и большие запасы продовольствия. Кроме того, отправив в Фокею две какие оставались у него легкие на ходу трииры, старательно сделал и там то же самое. После этого царь отплыл с своими силами к Фокее, пригласив к себе и правителя окрестных мест, Турка, о котором знал, что он уже давно зол на фокейских латинян, часто ему вредивших. Таким образом он окружил эту крепость и с суши, и с моря, причем турки доставляли на трииры продовольствие в большом изобилии.
