История пчел - [72]

Я отложил журналы в сторону и посмотрел в окно. Закрыв улей, Шарлотта отошла в сторону и сняла шляпу, а потом, улыбаясь чему-то, направилась к дому.

Я открыл дверь и услышал внизу шаги дочери. Подойдя к лестнице, я взглянул на Шарлотту — та уселась за маленький столик, достала блокнот и, открыв его, положила перед собой. На секунду задумавшись, она сосредоточенно смотрела в стену, после чего склонила голову и принялась записывать. Когда я спустился по лестнице, она подняла голову и улыбнулась мне.

— Папа. Как хорошо, что ты здесь, — сказала Шарлотта, — я должна кое-что показать тебе, вот, смотри! — И она протянула мне блокнот.

Однако я, не удостоив ее вниманием, направился к вешалке, быстро накинул пальто и надел шляпу.

— Отец? — Она вся светилась.

— Не сейчас. — Я отвел глаза.

Воодушевление, сиявшее в ее взгляде, отбивало у меня всякую охоту находиться с ней в одной комнате. Я живо направился к двери.

— Но, папа, это совсем быстро. Ты только посмотри, к каким выводам я пришла.

— Позже.

Больше Шарлотта ничего не сказала, но взгляд ее не утратил решительности и настойчивости, словно она не собиралась принимать отказ.

У меня не было сил даже на притворное любопытство. Любые ее наблюдения или выводы уже были сделаны до нее, но сил на объяснения у меня не было, я не желал разочаровывать ее, рассказывать, что за все проведенное возле улья время она не узнала ничего нового, что догадки, к которым она пришла, давно известны. Я медленно открыл дверь, чувствуя, как тело сковывает апатия, и тихо непроизвольно вздохнул. Пора готовиться к тому, что вздыхать мне в самом ближайшем времени придется часто. В руках я сжимал ключ от моей скромной сельской лавочки, торговавшей семенами и рассадой. Там мое место, и нигде больше.

* * *

От сваммерпая рот обволакивало жиром, но оторваться я не мог. За утро я уже успел съесть две штуки. Их запах доползал из пекарни до моего магазина, просачивался сквозь самые узкие щели, даже когда я закрывал дверь, и напоминал мне о том, как просто пойти и купить еще один. Или несколько. В пекарне с меня даже отказывались брать полную их стоимость: пекарь считал меня чересчур отощавшим. Впрочем, такими темпами я быстро исправлю эту досадную оплошность. Я чувствовал, как тело начинает расплываться, будто стремясь побыстрее обрести свою прежнюю форму.

На улице было тепло, холодный ветер улегся, и у прохожих больше не возникало желания заскочить погреться в ближайший магазин, новость о моем выздоровлении устарела, и посмотреть на меня приходили все реже. За полдня у меня не было ни единого посетителя. Большие заказы сеянцев я давно уже обработал, и теперь наибольшим спросом пользовались специи и семена таких быстрорастущих съедобных растений, как салат и редиска.

Я с жадностью откусил еще, хотя пирог был пересолен, и запил тепловатой водой прямо из черпака, однако это положение не спасло.

Подойдя к двери, я выглянул наружу: как раз в это время из столицы возвращался вечерний дилижанс. Он остановился в конце улицы, и пассажиры устремились в разные стороны, но ко мне никто не направился. Я кивнул седельнику, смазывающему жиром седло, любезно улыбнулся колеснику, который как раз выкатил из мастерской новенькое колесо, и обменялся коротким приветствием с Альбертой — той, что прежде работала у меня, а сейчас затаскивала в магазин колониальных товаров два больших рулона сукна. Вот они, наши трудолюбивые сельские муравьишки, занятые своими делами. Очевидно, даже Альберта научилась приносить пользу. Быстро переступая крепкими ногами, она взбежала вверх по лестнице.

— Мистер Сэведж! — улыбнулась она мне и осеклась, словно вспомнив о чем-то. — Я вам тут лакомство одно припасла! Погодите-ка немножко.

Она затащила сукно в магазин, а спустя минуту выскочила оттуда с узелком в руках и подбежала ко мне. От запаха ее тела мне стало дурно.

— Что у тебя за дело ко мне? Мне сейчас некогда.

— Я слыхала, вы теперь пчел разводите. — Ее влажные губы растянулись в улыбке, а за ними показались кривые зубы. Мне вдруг вспомнились морские чудовища Сваммердама, но я тотчас же отбросил эту фантазию. — У папаши моего тоже пчелы имеются. Пять ульев! Глядите-ка! — Она взмахнула узелком: — Это вам, попробовать. Вкуснотища!

Не дожидаясь приглашения, она зашла в магазин и, положив узелок на прилавок, развязала его. Внутри оказалось несколько ломтей хлеба и маленький горшочек меда. Альберта приподняла горшочек и громко причмокнула.

— Держите! — И она махнула рукой, подзывая меня. Кожа у нее была грубая, землистого оттенка, на подбородке алели два прыща. Интересно, сколько ей сейчас? По меньшей мере далеко за двадцать — это наверняка. Руки и лицо выдавали, что Альберта чересчур часто работает на солнце.

Она протянула мне ломоть хлеба с расползшимся по нему медом — непрозрачным, неопределенного цвета.

— Попробуйте-ка! — И Альберта откусила большой кусок от своего ломтя.

От запаха ее кожи, меда и недоеденного сваммерпая желудок у меня сжался, но отказаться мне не позволили воспитание и нелепая вежливость, поэтому я послушно откусил.

И кивнул, чувствуя, как хлеб разбухает у меня во рту: