История пчел - [70]

Но сегодня слова куда-то делись. Каждый раз, когда я пытался что-то сказать, они пропадали. И с другими, похоже, была та же история, потому что Джимми то и дело покашливал, а Рик переводил взгляд с одного на другого и набирал в легкие побольше воздуха. Но до слов так и не доходило.

Мы пили кофе и ели печенье. И старались не шевелиться, чтобы скрип стульев не напоминал нам об этой жуткой тишине. Кофе остыл и сделался совсем безвкусным. Печенье быстро закончилось, и, надо сказать, оно капельку помогло, хотя, съев его, я понял, что режет у меня в животе от голода.

Мы сидели там до заката, пока темнота не окружила нас и не подползла к нашим ногам.

Тао

Табличек с названиями улиц я не обнаружила, по карте определить свое местоположение не сумела. А прохожих, у которых я могла бы спросить дорогу, вокруг не было. Но уверенность, что забрела я туда, куда не следовало, с каждой минутой крепла. Я очутилась в районе, о котором рассказывала администратор в гостинице. В районе, что не подчиняется властям. Где живут те, кто отказался переезжать. Те, кого оставили здесь. Те, кто спрятался.

Я завернула за угол и увидела еще одну пустынную улицу. Темнело, тени вытягивались, а тишина казалась все более гнетущей. Краем глаза я заметила какое-то движение и резко обернулась. Ворота во двор одного из домов были открыты. Это там? Там, внутри, кто-то есть?

Я двинулась дальше, оставив ворота позади. До сих пор я не боялась, мне лишь хотелось выбраться отсюда. Но сейчас почувствовала, как тело напряглось, каждая клеточка. Может, лучше повернуть и пойти назад?

Я сделала еще несколько шагов, медленнее. Однако больше ничего не заметила. Возможно, просто показалось. Или это было животное. Кошка. Или крыса. Существо, пытающееся выжить в этом заброшенном всеми уголке, где людской еды не осталось, а растительность ограничивалась убогими сорняками, пробивающимися сквозь трещины в асфальте.

Подняв голову, я разглядела в самом конце улицы какой-то бело-голубой знак и прибавила шагу. Теперь я отчетливо видела белый значок на голубом фоне. С электричеством были перебои, и значок мигал, но сомнений не оставалось — в конце улицы был вход в метро.

Я почти перешла на бег. Возможно, поезда не ходят, но на станции наверняка есть карта. И возможно, рельсы приведут меня в жилые районы. Здесь ветки метро были наземными, и поезда двигались не по туннелям, как в центре.

Однако бежала я недостаточно быстро. Из подворотни позади меня выскочило какое-то существо и метнулось следом за мной. Я лишь успела разглядеть долговязое нескладное туловище. Тишину разрезал резкий пронзительный свист, и сзади появились еще двое, они выбежали с обеих сторон, оттуда, где, как мне показалось, спрятаться было невозможно.

Между нами было метров двадцать, но мои преследователи бегали быстро и скоро почти догнали меня. Высокая костлявая девчонка и двое мальчишек. Не дети. Не взрослые. С гладкой кожей и глазами глубоких стариков. Худые, на грани истощения. Но, похоже, при виде меня сил у них прибавилось.

Дожидаться я не стала — чего они хотят, мне и так было понятно. Судя по их взглядам, они готовы были на все, что утолило бы их голод. В их глазах светилось то же отчаяние, что и у стариков в больнице, но сил у них было больше, тела подростков позволяли отчаяние преобразовать в действие.

Я рванулась вперед. Тогда, бросив в больнице стариков, я бежала от собственного отвращения, сейчас же от быстроты зависела жизнь.

Но они уже были совсем рядом. Обернуться у меня не хватало смелости, но я слышала их топот. Стук ботинок об асфальт. Нестройный топот шести ног. Все громче и громче.

Синий знак был уже близко. Если я добегу, если доберусь до станции, если придет поезд…

Но я понимала, что обманываю себя. Поезда сюда не ходят. Здесь только я. И они. Трое отчаявшихся голодных подростков, потерявших всякую надежду на жизнь. Которые выжили лишь благодаря врожденному инстинкту самосохранения. Но ведь наш мир — это и они тоже.

Нас разделяли всего несколько метров. Я слышала их дыхание. Вот-вот они настигнут меня. Схватят за плечи. Повалят на землю.

Выбора у меня не оставалось.

Резко остановившись, я развернулась и подняла вверх руки, давая понять, что сдаюсь.

Они тоже остановились, и ярость на их лицах сменилась удивлением. Я попыталась поймать взгляд девочки. Почему ее? Может, потому что она, как и я, была женщиной. Может, подумала, что ее будет легче убедить. Я постаралась вложить в свой взгляд мольбу о сострадании, постаралась заглянуть ей прямо в глаза. Замешкайся я — и она, возможно, вообще не посмотрит мне в лицо. Однако девочка быстро заморгала, и я поняла, что смутила ее. Девочка замерла и перевела взгляд с меня на своих спутников. Мы молча стояли посреди улицы. Я не отваживалась опустить глаза, так что мне не оставалось ничего иного, как смотреть по очереди на подростков — в надежде, что они увидят меня, увидят по-настоящему и успеют задуматься. Успеют увидеть во мне не только добычу. Признают меня человеком.

— Вы здесь одни? — тихо спросила я. Никто из них не ответил. Я шагнула вперед: — Вам нужна помощь?