История пчел - [73]

— Недурно.

Я жевал, стараясь не думать о личинках и расплоде, которых вытащили из соломенного улья и перемололи вместе с медом.

Доедая, Альберта не сводила с меня глаз, а когда от хлеба ничего не осталось, она облизала перемазанные медом пальцы, полная смехотворной самоуверенности.

— Чудесно. А теперь за работу.

Она наконец ушла, так виляя бедрами, что я был не в силах глаз оторвать.

Когда Альберта скрылась из виду, я быстро, почти задыхаясь, обошел по кругу магазин. Заметив на прилавке каплю меда, стер ее, уничтожая вместе с ней Альберту, с ее влажными губами, прыщами и почти неприличными вихляющими бедрами. Бедрами, в которые я мог бы вжаться, словно в землю. Но я обуздал себя. Превозмог похоть, пусть даже мне пришлось собрать для этого все силы.

Единственный стул в магазинчике манил меня к себе, и я, спотыкаясь, доплелся до него и плюхнулся всей тяжестью своего начавшего полнеть зада, а потом скрестил на животе руки, словно для того, чтобы удержать себя на месте. Несколько минут я просто хватал ртом воздух, но вскоре жар угас, а тошнота отступила. Да, я действительно смог себя обуздать.

Воздух прогрелся, прямо передо мной в луче солнца танцевали пылинки, медленно кружили в воздухе. Сложив в трубочку губы, я дунул на пылинки, и они разлетелись в стороны, но тотчас возобновили свой танец.

Я снова дунул, на этот раз сильнее. Пылинки вновь отбросило в разные стороны, и вновь они быстро вернулись к своему бесформенному бытию, легкие и не подвластные никаким силам.

Я попытался следить за одной-единственной пылинкой, но в глазах зарябило. Пылинок было чересчур много. Тогда я попробовал увидеть в них единое целое, однако его не существовало — передо мной висело беспорядочное множество крошечных частиц пыли.

Бесполезно. И здесь я бессилен. Они победили меня. Даже над пылью я не властен.

Разбитый и побежденный, я сидел посреди магазина, опять обратившись в беспомощного ребенка.

* * *

Мне было одиннадцать лет. Лучи солнца, проникавшие сквозь плотную листву деревьев, окутывали все вокруг золотистым маревом. Я сидел на земле, влажной и теплой. Стараясь не двигаться, я завороженно наблюдал за большим муравейником. На первый взгляд передо мной было настоящее воплощение хаоса. Каждое отдельное существо казалось таким маленьким и незначительным — как им вообще удалось построить муравейник с меня высотой? Однако шло время, и горизонты моего понимания расширялись. Это занятие никогда не надоедало мне, я часами мог наблюдать за муравьями. Их движения были подчинены строгой логике. Они несли что-то, клали ношу в нужное место и возвращались за следующей партией. Кропотливые и мирные труженики, они выполняли упорядоченную работу, обусловленную инстинктами. И труд этот совершался не отдельной особью, но коллективом. Каждый из них по отдельности ничего из себя не представлял, а все вместе они вырастали в целый муравейник, в единый живой организм.

Осознание этого пробудило в моей душе нечто удивительное, разожгло огонь, страсть. Каждый день я звал отца в залитый золотом лес, охваченный желанием показать ему, что удалось создать этим малюткам, на что способны эти движимые чувством единства существа. Но отец лишь смеялся: «Муравейник? Не лезь туда. Займись лучше чем-нибудь полезным, покажи, что ты умеешь».

В тот день все было так же: он посмеялся надо мной, и я отправился в лес один.

Я сразу же заметил, что в муравейнике что-то изменилось. С восточной стороны, там, где муравейник ничего не защищало от солнечных лучей, сидел жук. По сравнению с муравьями он выглядел настоящим великаном, его спина блестела в лучах солнца. Жук не двигался. Вокруг него словно образовалась пустота — не приближаясь к жуку, муравьи занимались своими обычными делами. Ничего необычного не происходило.

Но вскоре я заметил, что один муравей отбился от семьи и направляется к жуку.

Мало того — он еще и тащил с собой что-то.

Я прищурился. Что же это такое? Что он такое тащит? Личинки. Муравьиные личинки.

За ним последовали еще несколько муравьев, их становилось все больше и больше, муравьи нарушали давно знакомый уклад, и все они действовали одинаково. Каждый из них нес своих собственных детей.

Я наклонился ниже. Приблизившись к жуку, муравьи положили перед ним личинок, а тот потер передние лапки и принялся поедать принесенные дары.

Жучиные челюсти задвигались, и я склонился еще ниже, почти уткнувшись в жука носом. Одна за другой личинки исчезали у него во рту, а муравьи выстроились в очередь, готовые скормить чудищу свое потомство. Во мне крепло отвращение, но оторваться я был не в силах.

Очередная личинка исчезла во рту жука, муравьи же послушно ждали. Нарушив привычный распорядок, они пожертвовали общностью ради разворачивающейся передо мной фантасмагории.

Они заползали на меня, проникали внутрь. Щеки у меня пылали, тело охватил жар, казалось, будто каждый миллиметр моего тела налился кровью. Гадливость вынуждала меня отвернуться, но я не мог. К собственному изумлению, я почувствовал, что гульфик вдруг встопорщился. Прежде это ощущение лишь слегка намекало о себе, но сейчас предъявило свое полное право на мое тело. Я сжал ноги, силясь спрятать между ними внезапно затвердевшую плоть. Жук раздавил жвалами еще одну личинку. Его близко посаженные глазки блестели, хоботок подергивался. Я распростерся на земле, вжался в нее, испугавшись за брюки — ведь их потом не отстираешь, но остановиться не сумел. В ту же секунду к горлу подступила тошнота: личинки гибли, исчезая у жука в утробе. Прежде ничего подобного мне видеть не доводилось. И