История о кошке: чёрная. Семья Цубасы - [28]

– Я думаю, это был бы худший из мужчин…

Ханекава была в ужасе.

Она была готова пуститься в бегство.

– Скажи, Арараги-кун. Помнишь нашу серьёзную беседу несколько минут назад?

– Нет.

– Не помнишь?

– Кто такой Арараги-кун?

– Ты и своё имя забыл?…

«Какой непредсказуемый поворот», – вздохнула Ханекава, держась за голову. Я был рад, что смог так шокировать её тем, что забыл своё имя, но неважно, как звали этого скромного дурака. Важны только слова, которые Ханекава сказала только что.

– Да, Ханекава Цубаса-сенсей готова ублажить Арараги-куна, я сделаю всё, что ты мне прикажешь ~☆.

– Я этого не говорила!

Ханекава разозлилась.

Но её ругань на меня никак не повлияла.

– И кто такая «Ханекава Цубаса-сенсей»?!

– А, прости. Я размышлял о том, как буду себя вести, если ты будешь играть роль учительницы, и по ошибке озвучил эти мысли.

– Что за чушь у тебя в голове?!

– Эй, Ханекава, так о чём мы говорили?

– Ох…

Несмотря на то, что ее переполняло недовольство, честность девушки не позволяла ей отступиться от своих слов и отказать мне.

– Никому не говори.

– Не это! То, что сразу после этого сказала.

Впервые я слышу эти слова.

Они звучат так свежо!

– Если ты никому не расскажешь, я сделаю что угодно…

– Я не слышал тебя из-за электромагнитных волн из космоса! Повтори ещё раз вторую половину!

– …

Ханекава больше не хмурилась, её взгляд прожигал меня насквозь [38].

Ух.

Если возможно, я бы хотел, чтобы она сказала это, сгорая от стыда, с пылающими щеками, но о таком я не попрошу. Меня устроит полное подчинение, даже если в сердце она будет презирать меня.

…Может, это все моё воображение, но мне кажется, будто презрительный взгляд сейчас принадлежит не одной Ханекаве. Мне даже кажется, будто я слышу, как люди, попавшие сюда после экранизации, смотрят на меня и внезапно закрывают книгу.

Неважно.

Кто-то, возможно, важный человек из прошлого говорил мне, что надо жить, оставаясь самим собой, невзирая на мнение других людей. Спасибо тебе, герой из прошлого.

– Я сделаю что угодно, – повторила Ханекава.

Впечатляюще монотонный голос.

– …

Как я и думал, монотонный голос меня не устроил.

– Прошу, больше эмоций.

Тот, кто хотел абсолютного подчинения, как ни странно, просил, низко склонив голову.

– Пожалуйста, считай, что в этот монотонный голос вложены всем мои чувства к тебе.

– Не может быть, Ханекава, поверь в себя. Ты можешь лучше!

– Я-сде-ла-ю-что-у-год-но.

В этот раз уже не монотонный – эти слова наполнены яростью, по-настоящему зловещие слова.

Похоже, она не сделает для меня что угодно.

Крайне маловероятно, что она хотя бы палец о палец ударит для меня.

– Пф… я не проиграю.

Я не проиграю её злости.

Она пообещала.

А значит, я могу делать что угодно.

Я на сцене.

Это театр одного актёра – Арараги Коёми.

– Ты сделаешь что угодно, хм… но что бы такое у тебя попросить? Так много вариантов, что я не знаю, какой выбрать! Лучше бы списком! Прямо сейчас мне нужна самая чёткая формулировка! Ты должна была лучше заставлять меня учиться!

Я учусь в общей школе, так почему я всегда опаздываю?!

Говорят, что, получив всё, о чём они мечтали, люди впадают в панику, и прямо сейчас я был в таком положении. Если я не успокоюсь, последствия могут быть катастрофическими.

– Стоп! Если подумать, количество просьб, которое Ханекава выполнит, не определено! Другими словами, можно повернуть все так, что она выполнит неограниченное количество приказов!

– Только один!

Ханекава в ту же секунду подправила своё обещание.

– Я сделаю всё, что ты скажешь, но только один раз.

– Пф… Я дал ей исправиться.

Мир так жесток, хм.

Ладно, хорошо.

Земной Шенлон мне нравился больше, чем Намекский [39]. Воскрешать всех умерших друзей разом очень удобно.

– Правда, у меня голова начинает болеть… – пожаловалась Ханекава, схватившись за голову. – У меня голова болит сильнее, чем щека после удара отца.

– Голова болит…

– Ага. С тех пор, как я с тобой связалась на весенних каникулах, у меня постоянно болит голова.

– Хм-м-м-м.

Я серьёзно об этом забеспокоился.

Но сейчас забудем.

– Для начала давай уйдём туда, где нет людей, Ханекава.

– Думаю, это место и так вполне бесчеловечное…

– Я не сказал «бесчеловечное». Я сказал «нет людей».

Сюда, указал я ей.

– Ха… ага, ага. Понятно, мне всё равно некуда идти.

Она демонстративно кивнула и последовала за мной.

Пытается вселить в меня чувство вины нытьём? Не выйдет.

В данный момент Ханекава у меня в руках – я не столь неопытен, чтобы потерять такой шанс. Победа или смерть, всё или ничего, время показать свою мужественность.

Я оставил велосипед в безопасном месте (это хороший горный велосипед, я должен быть осторожен, чтобы его не украли), и отвёл Ханекаву в ближайшие кусты.

– …

Я отвёл Ханекаву в ближайшие кусты.

Я отвёл Ханекаву в ближайшие кусты.

Я отвёл Ханекаву в ближайшие кусты.

Почему эти слова звучат так преступно? Я дрожу!

Нет!

Если ни одна из сторон не возражает, это не преступление!

Может быть, даже правильнее сказать, что Ханекава вынуждает меня отвести её в ближайшие кусты!

Она что, соблазняющий пассив? [40]

Или цундере-пассив?

Ну, Ханекава вообще не цундере, но из-за её нытья (цун-цун) сейчас была на удивление похожа на одну из них.