История о кошке: чёрная. Семья Цубасы - [26]

Однако, если это правда, то получается, отец и мать Ханекавы, которых она не считает семьей – с которыми она сейчас живёт…

– Да, мои отец и мать, с которыми я сейчас живу, не связаны со мной по крови. Можно сказать, мы совершенно чужие. Не связаны по крови и совершенно чужие [36]. Вампиру расскажешь – обхохочется.

– Не обхохочется.

Уж поверь мне.

Конечно, та маленькая девочка, которая и сейчас сидит на полу в заброшенном здании, даже не улыбнётся.

С весенних каникул я ни разу не слышал её смеха.

– Что это за рассказ такой?

– Легенда о насекомом: Пчелка Хатч. О нет, конечно, в документах они записаны как мои отец и мать. Они и есть отец и мать. Однако они никогда не вели себя как отец и мать.

А я так старалась вести себя как дочь.

Эти слова, вероятно, мне послышались.

Я не подумал, что Ханекава может выдать такую жалобу.

Но если я не ослышался, значит, я её неправильно понял.

Что я знаю о Ханекаве?

Разве я когда-нибудь думал, что у кого-то вроде Ханекавы нет проблем и волнений?

Ханекава Цубаса.

Разве я думал, что её никогда не бросали?

Что такая, как она, никогда не оглядывалась назад и не сожалела?

Что она любила всё и во всём была хороша?

Что естественно для неё быть счастливой?

Какие смелые идеи.

– Даже если мы не связано по крови, мы можем стать семьёй – когда-то я так думала. Поскольку в тот дом я попала через много семей, я старалась поладить с ними изо всех сил. Но это было невозможно.

Это было невозможно.

И дико утомительно.

После этого Ханекава неожиданно развернулась и уже она встала у меня на пути.

– Прости, Арараги-кун, – сказала она. – Я только что сказала кое-что грубое.

– Эм, а, ты об этом.

Не понимая, почему Ханекава извиняется посреди разговора, я удивился.

И Ханекава пояснила:

– Это был приступ гнева.

– Ты не знаешь, как реагировать, если тебе такое говорят? Поэтому ты озадачен, и изначально всё это к тебе не относилось – но теперь, из-за того, что я тебе нравилась, ты чувствуешь себя виноватым? Словно ты поступил плохо и сейчас чувствуешь себя отвратительно? Подглядывать в личную жизнь друга не очень-то приятно?

Ханекава продолжала и продолжала говорить. Из нее хлынуло сожаление.

Неожиданно её выражение лица изменилось – казалось, будто она сломалась из-за того, что не могла вернуться на шаг назад и исправить ошибку в диалоге – в созданной атмосфере я не мог возразить.

Повязка на её лице ещё больше усиливала эту атмосферу.

– Поэтому я поговорила с тобой, – сказала Ханекава. – Специально. Воспользовалась тобой, чтобы забыть о своих проблемах.

– …

– Попыталась испортить тебе настроение, чтобы забыть о своих проблемах и освежиться – я даже не жаловалась.

Я не мог смотреть на выглядящую столь виноватой Ханекаву.

– Какое облегчение.

– Облег… чение?

Если по правде, в тот момент у меня появилась догадка.

Та гипотеза, которой я изначально боялся, не была так уж далека от истины.

Откуда на лице Ханекавы повязка?

Если бы не причина, о которой я подумал – Ханекава не начала бы внезапно рассказывать о своей жизни.

Если бы не это, ей бы не понадобился я.

Она бы не пользовалась мной, чтобы забыть о проблемах.

– Но ты же знаешь, такие вещи просто так не говорят. Это должно было быть секретом до твоего двадцатого дня рождения [37] или около того…

– Эти родители были очень честными. Я узнала правду до того, как пошла в школу. Похоже, я для них и правда обуза.

– Ханекава…

Я собрал волю в кулак – и задал вопрос.

Я не мог закрыть на это глаза.

Я думал, что в этом случае лучше всего было бы, если бы она не дала чёткого ответа, если бы не ответила.

Но было поздно.

История Ханекава застряла у меня в голове.

Не разуваясь, я вломился в её сердце, в её семью.

– Кто тебя ударил?

У меня не было доказательств.

Если подумать спокойно, можно легко найти кучу других объяснений – вывод о том, что её ударили, был очень большим допущением.

– Почему ты спрашиваешь?

Она даже не отклонила мой вопрос, она просто указала на то, что посчитала странным, так по-детски.

– Почему, Арараги-кун?

– Потому что…

Я запнулся.

Возможно, Ханекава дала мне шанс.

Если я хотел отступить, надо было делать это сейчас.

Она дала мне последнее предупреждение – ультиматум.

Предупредительный выстрел.

Однако я не отступил.

– Наверное, потому, что я твой друг.

– Друг…

– Друг, выслушавший твою историю.

В любом случае, Ханекава уже давно была моим другом.

Я не чувствовал дистанции.

Как в трёхмерном фильме, ты не знаешь, где находишься, из-за смещения.

– Хм, понятно. Действительно. Наверное.

Ханекава кивнула. Она кивнула, не задавая вопросов.

– Действительно. Если я замолчу сейчас, получится, что я использовала тебя, чтобы забыть о проблемах – это не стоит твоего обращения с моей юбкой.

– …

О нет, стоит.

Я бы даже тебе свои трусы показал на сдачу.

Но я этого не сказал.

– Ты пообещаешь, что никому не скажешь?

– Да.

– Никому. Вообще никому. Даже твоим сёстрам и семье.

Такая манера речи казалась подходящей для шуток – но в то же время, очень серьёзной.

Между строк – она пытается заставить меня дать клятву.

Такой у неё был голос.

Прогнувшись под её давлением, я кивнул.

– Я… обещаю.

– Сегодня утром мой отец ударил меня.

Ответ Ханекавы последовал сразу за моим согласием.