История о кошке: чёрная. Семья Цубасы - [27]

Быстро, с весёлой улыбкой.

Она говорила так, будто это было естественно, словно это была случайность, с кем не бывает.

– Да…

Мой голос задрожал.

От злости. От ужаса.

– Да как так можно!…

Конечно.

Судя по её рассказу, такому вообще не стоило удивляться – в лучшем случае, вместо отца ударила бы её мать, ударила чем-нибудь, а не рукой.

– Они никогда не вели себя как родители – но я никогда не думала, что они сделают что-то недопустимое для родителей. Я удивилась.

– Удивилась, говоришь…

– Я не смогла скрыть изумления.

– Разве они не холодная семья?!

– Они не семья. Но они холодны, да, – сказала Ханекава ледяным голосом.

– Возможно, они слишком охладели или замёрзли. Я наконец-то смогла принести равновесие. Значит, я сама виновата.

– Не может такого быть. Не можешь ты быть виновата…

Потому что ты всегда права.

– За что он так?

– Да ни за что, по сути. Я неосторожно заглянула в работу, которую он принёс домой, и он ударил меня. Мать стояла и молча смотрела. Вот и всё.

– Вот и всё, говоришь.

Ни за что – действительно.

Действительно, вот и всё.

Настолько «вот и всё», что и добавить нечего.

– И как же за такую мелочь отец может ударить дочь?

– Подумай, Арараги-кун. Представь, тебе сорок, представь семнадцатилетнего ребёнка, с которым ты незнаком, который ведёт себя так, будто знает, о чём говорит. Разве это не разозлит и не оскорбит тебя?

– …

Семнадцатилетний ребёнок, с которым ты незнаком.

Что это за мазохистский взгляд.

Он ещё страшнее, чем то, что Ханекаву ударил отец.

Нет, это не был страх.

Я понял, почеум дрожал.

Я чувствовал себя неуютно.

Я не заимствовал слова Ошино.

Это чувство было во мне – мои слова, мои настоящие чувства.

Из-за Ханекавы Цубасы я чувствовал себя неуютно.

Хоть она и не звала их семьёй, хоть она и сказала, что они подделка, хоть она и чувствовала холод – теперь Ханекава Цубаса защищала своих родителей.

Я не знал, от меня, от общества или ещё от кого.

В любом случае.

Она хотела защитить родителя, который не был родителем.

Родителя, ударившего свою дочь.

Ханекаву.

Как её друг, я чувствовал себя неуютно.

Что с ней.

Что за чертовщина.

– С насилием ничего не поделать? О чём ты? Разве это ты должна говорить? Разве это не самое непростительное…

– Всё хорошо, это случилось всего один раз, – сказала Ханекава.

Нет.

Я дал ей сказать.

– Кстати говоря, напомню, что ещё недавно я ударила тебя, Арараги-кун. Ты зол на меня?

– Нет, это…

Это моя вина.

Хотя цель оправдывала средства, неудивительно, что парень, задравший юбку одноклассницы, получил пощёчину.

– Видишь? Следовательно, ничего не поделаешь.

Ханекава невинно улыбнулась – она не пыталась казаться сильной или заслужить мою симпатию, она говорила абсолютно искренне.

– Такая уж я – если меня бьют, ничего не поделаешь.

– …

Не то чтобы я забыл все слова.

Нечего забывать.

Нечего говорить.

Интересно, как Ханекава восприняла моё молчание…

– Помни, ты обещал, Арараги-кун, – напомнила она.

Она подошла на шаг ближе.

Она говорила так, будто инструктировала меня:

– Ты обещал, Арараги-кун. Ты обещал, что никому не расскажешь.

Никому.

Ни своим сёстрам. Ни своей семье.

– Ни школе, ни полиции.

Нет.

Я неправильно понял. Не только.

Я пообещал не напоминать об этом самой Ханекаве.

Вот что имела в виду Ханекава.

Рассказывая всю правду, она ограничивала меня.

Она заставила принести ей клятву, чтобы запутать меня – ради её родителей.

Чтобы защитить.

Отца, который ударил её.

Мать, которая просто смотрела.

Двух совершенно чужих людей.

– Н-но как я могу…

Почему-то я задохнулся, видимо, из-за дрожи.

– …сдержать такое обещание.

– Прошу, Арараги-кун, – сказала Ханекава.

Всегда искренняя Ханекава Цубаса склонила голову перед столь неискренним человеком, который легко мог нарушить обещание.

Склонила очень низко.

Склонила голову с косами так низко, что я испугался, что её спина сломается, так низко, будто она тонула во тьме.

– Никому не говори.

– Ханекава, но я…

Я всё ещё колебался, но Ханекава как машина повторяла те же слова:

– Никому об этом не говори. Если ты будешь молчать, я сделаю что угодно.

– Э?! Правда?! Ханекава сделает для меня что угодно?! Ура!

Я заглотил наживку.

– А… Арараги-кун?

Я застыл в позе победителя, подпрыгивая на месте и крича от радости, а Ханекава уставилась на меня, не пытаясь скрыть изумления, и сделала шаг назад. Даже два или три шага.

Как будто её сердце было намного дальше.

Но в тот момент меня это не волновало.

Ханекава сделает для меня что угодно?

Ханекава Цубаса?

Если я буду молчать?!

– Ох, что мне делать. Что бы у тебя попросить, что бы у тебя попросить… Что бы лучше всего у тебя попросить? А, подожди. Не волнуйся, в такой момент нужно хранить хладнокровие. Ты должен быть серьёзен. Воспользуйся беспрецедентным шансом.

– Ч-что? Вот так ты реагируешь? Что за цирк? Разве в такой момент ты не должен быть тронут моей искренностью и с сомнением пообещать хранить молчание?

– Искренность? Что это?

Идёт она лесом.

Не имея сил сдержаться, я ходил туда-сюда без всякой цели, затем стал нарезать круги. Третья сторона нашла бы такое поведением крайне подозрительным, но меня не волновало общественное мнение. Меня даже не волновала нахмурившаяся Ханекава.

– Всё. Когда ты так говоришь, я даже не знаю, что выбрать. Чёрт, моя нерешительность так мешает. В такие минуты мужчина из мужчин смог бы моментально выбрать.