История национальных воинских формирований Рабоче-Крестьянской Красной Армии в Средней Азии (1920-1938 гг.) - [14]
Важнейшим направлением, в котором развивались национальные формирования в 1920-е годы, являлась строгая экономия средств разоренного войной молодого советского государства. Основой экономического курса в развитии вооруженных сил можно считать призыв М.В. Фрунзе к «максимальному сокращению всего, что не является абсолютно необходимым»[86]. Так, если к 1 октября 1922 г. численность РККА составляла 796,9 тыс. чел.[87], то к концу 1923 г. штатная норма была понижена до 582,5 тыс. чел., а списочная численность составляла 535 тыс. чел.[88] Реальный некомплект строевых частей, прежде всего стрелковых, достигал в этот период 44 %[89]. Тем не менее, к 1 октября 1924 г. штатная численность РККА была доведена до 537,5 тыс. чел.[90] Списочная численность на 1 сентября 1924 г. составляла 478,5 тыс. чел, а налицо имелось 404,4 тыс. чел.[91]
Председатель революционного военного совета (РВС) СССР и народный комиссар по военным и морским делам М.В. Фрунзе считал, что многочисленные нерусские контингенты возможно использовать для укрепления рядов РККА. Имея опыт командования Туркестанским фронтом в недавнем прошлом, нарком на заседании с политработниками 17 ноября 1924 г. конкретизировал положение национальных формирований в постоянно совершенствующейся структуре Красной армии и каким он видит его в ближайшем будущем: «Национальные контингенты займут в Красной Армии очень видное место и будут заметно влиять на ее общую боеспособность. Национальные формирования для нас — не пустая забава, не игра для удовлетворения национального самолюбия отдельных народов Союза. Это — серьезная задача, вытекающая из всего характера нашего государства… Строить армию иначе мы не можем»[92].
Следует отметить и Пленум РВС СССР, проходивший в конце ноября — начале декабря 1924 г., который стал основополагающим в судьбе национальных формирований. 28 ноября на Пленуме с докладом «О национальных формированиях» выступил М.В. Фрунзе, указавший, что «эти национальные формирования охватывают далеко не все республики, а в пределах отдельных республик — не все могущее быть привлеченным к военной службе население»[93].
М.В. Фрунзе, выступая перед слушателями Военной академии РККА 20 декабря 1924 г., оценил национальные формирования как своего рода материальное олицетворение национальной политики государства и мост между народами (причем не только советскими), способный «связать теснейшим образом эти бывшие колониальные народы царской империи с нами, а через них связать судьбу колониальных народов других стран с судьбой Советского Союза»[94]. Имелось в виду, что национальные части могли бы стать застрельщиками новых этапов мировой революции на Ближнем и Среднем Востоке, а также в Европе.
По итогам пленума РВС вскоре была разработана и принята Пятилетняя программа, способная внести в военное национальное строительство систематичность, единообразие и целеустремленность. В применении к каждому отдельному народу, эта программа строилась на пяти основных положениях: экономических возможностях СССР и прежде всего военного ведомства; численности населения того или иного региона; существования национальных кадров командного состава; «природных качеств и способностей каждой национальности» и, наконец, наличие или отсутствие исторического опыта призыва в армию у того или иного народа[95].
Реализация программы должна была завершиться к началу 1929/1930 бюджетного года (т. е. к 1 октября 1929 г.). Численность национальных частей представляющих народы Кавказа, Средней Азии, Поволжья и Сибири к этому времени должна была быть доведена до 38 401 чел.[96] Кроме того, в составе РККА уже имелись четыре украинских (общий штат — 9528 чел.) и одна белорусская (штат — 3505 чел.) территориальные стрелковые дивизии[97].
Труднопреодолимым препятствием на пути расширения и развития национальных вооруженных формирований становились специфические особенности призывных контингентов: культурно-языковые различия, низкий уровень образования, крайне незначительное число командиров и политработников, владевших национальными языками. Как отмечалось 21 апреля 1925 г. в докладе начальника информационно-статистического отдела Политуправления Милова, обобщившего опыт пополнения призыва 1902 г. рождения, «национальные меньшинства во многих случаях неграмотны не только на русском, но и на своем родном языке, отличаются большой религиозностью и на этой почве стремятся к обособлению от других национальностей»[98].
Примером этого являлись части и учебные заведения, развернутые на территории среднеазиатских советских республик. Так, в 8-й пехотной школе, укомплектованной частично курсантами-киргизами, последние по аналогии со своей домашней обстановкой рассматривали ленинские уголки как красный передний угол юрты, где обычно спали знатные люди. В силу этого, если койка русского курсанта была расположена ближе к ленинскому уголку, а койка курсанта-киргиза — ближе к двери, то киргизы наотрез отказывались идти в ленинский уголок. В той же школе киргизы отказывались есть суп или борщ, а однажды собрали из тарелок лавровые листья и послали их председателю Киргизского ЦИК как доказательство того, что «их с наступлением осени кормят падающими с деревьев листьями, которые не могут есть даже верблюды»
