История меланхолии. О страхе, скуке и чувствительности в прежние времена и теперь - [59]

Когда случай с Альбертом Дадасом стал известен средствам массовой информации, ситуации внезапного бегства из дому, сопровождавшиеся потерей памяти, были уже хорошо знакомы медицине⁵. Еще в 1875 году было составлено описание 13 пациентов, имеющих склонность к спонтанному бродяжничеству. Автор документа называет их «сумасшедшими путешественниками или мигрантами» и относит к меланхоликам⁶.

Были врачи, считавшие фугу последствием повреждения мозга и относившие ее к нарушениям памяти. Лишь в случае Альберта Дадаса фуга впервые стала самостоятельным диагнозом, необычность которого сразу привлекла к себе внимание. Особый интерес вызвал тот факт, что под гипнозом врачи смогли оживить утраченные фрагменты памяти Альберта.

Его блуждания начались в 12 лет. Сначала они имели ограниченную форму: в первый раз брат нашел его в соседней деревне, похлопал по плечу, и Альберт словно пробудился от глубокого сна. Со временем путешествия удлиняются: однажды Альберт Дадас оказался на скамейке у Орлеанского вокзала в Париже, в 500 километрах от родного дома, в полном неведении, как он туда попал. Затем эпизоды бродяжничества повторялись, перемежаясь с работой, арестами, воинской службой (с которой он дезертировал), принудительным трудом. Побеги с последующей отсылкой домой определяли ритм его жизни. Каждый такой эпизод начинался с сильного беспокойства, нетерпения и глубокой подавленности. Головная боль. Дадас начинает пить очень много воды, будто заправляется перед дорогой, делает необходимые приготовления (одежда, деньги). В его памяти стирается прошлое, биографические данные, но это не мешает ему преодолевать большие расстояния — до Праги, Берлина, Константинополя, Москвы — и потом рассказывать, где он побывал, описывать прекрасные здания и памятники, красивые парки, площади и побережья. Он внимательный турист, запоминающий даже мельчайшие детали. Его память напоминает фотографическую пластину, на которой некоторые детали стерлись, зато остальные сохранились очень четко.

17 января 1886 года его помещают в госпиталь святого Андрея в Бордо и кладут в комнату № 12 на кровать № 39. Верный своим привычкам, он сбегает, но очень скоро опять попадает в ту же больницу. Именно там он плачет однажды июльским утром. Именно там его состояние начинают изучать и тщательно документировать⁷.

Одним из тех, кто занимался изучением фуги, был Шарко⁸. По вторникам он читал свои знаменитые публичные лекции, сопровождая их демонстрацией клинических случаев. Две из этих лекций (31 января 1888 и 12 февраля 1889) были посвящены фуге. В первой шла речь о 37-летнем мужчине, Мэне, который периодически терял память. В такие дни он бродил по Парижу, один раз целых восемь суток подряд.

Мэн с удовольствием отвечает на вопросы Шарко. Каждый эпизод начинается с интенсивной головной боли. Начальные события Мэн помнит очень точно: вот он идет по улице Амело, садится на трамвай с табличкой «Мадлен», выходит из трамвая у дома 178 на проспекте Вилье и т.д. Затем воспоминания становятся более смазанными — вроде бы проходил мимо Мон-Валерьен, может быть, перешел через Сену по мосту Сен-Клу — и вдруг очнулся в совершенно незнакомом месте. В действиях Мэна нет ни капли растерянности: он аккуратно минует перекрестки с оживленным движением, пользуется недавно появившимся общественным транспортом, покупает билеты. В одном месте он даже заказывает обед, хотя к нему не притрагивается, в другом — кофе (и вроде бы выпивает его). Он ходит с открытыми глазами. Ведет себя совершенно нормально. Стороннему наблюдателю и в голову не придет, что с этим мужчиной что-то не в порядке.

Шарко называл подобное состояние амбулаторным автоматизмом, «хождением неизвестно куда», сопровождающимся эпилептоподобными провалами сознания с частичным сохранением памяти (как будто все случилось во сне). Он предложил людям, страдающим таким заболеванием, всегда носить при себе медицинскую справку, чтобы полиция могла отличить их от бродяг и, найдя где-нибудь в состоянии обострения, помогла вернуться домой.

Французские врачи отметили любопытный феномен: уважаемые и достойные мужчины из рабочей элиты или низшего чиновничества — ремесленники, механики, приказчики в лавке, счетоводы — вдруг уходят из семьи и с работы и несколько дней или недель спустя обнаруживаются в каком-нибудь месте далеко от родного города. Чаще всего они едут в культурные центры — Вену, Прагу, Падую. Складывается впечатление, будто их путешествия тщательно спланированы. Когда беглеца отсылают домой, он тихо и смирно возвращается к семье и к работе. У некоторых людей таких эпизодов в течение жизни бывает несколько, у других — только один.

Где же проходит граница между допустимым и болезненным, когда речь идет о путешествиях? Нормы меняются и зависят от стабильности общества, царящих в нем законов и порядков, а также от классовой принадлежности и пола человека. Фугой всегда страдают мужчины. Женские путешествия такого рода, с одной стороны, более опасны, с другой, иначе расцениваются обществом. Побеги представительниц слабого пола считаются проявлением истерии и одновременно доказательством морального и нравственного падения. Даже среди тех, кто лечился от истерии у самого Шарко в его больнице Сальпетриер, были нередки случаи побегов, за каждым из которых стоит желание вырваться из женской тюрьмы, в прямом и переносном смысле этого слова. У Августины, любимой пациентки Шарко, бегство было центральной темой, к которой она возвращалась и в мечтах, и в реальности. Она убегала несколько раз в ночной рубашке и босиком в больничный сад, там переодевалась мужчиной и перелезала через стену в большой мир