История меланхолии. О страхе, скуке и чувствительности в прежние времена и теперь - [13]

. Не исключено, однако, что мы чересчур драматизируем переживания прошлого. Возможно, в то время страх быть разрубленным на части или обезглавленным был так же обычен, как сейчас — различные фобии и навязчивые идеи, такие, например, как боязнь заразиться, отравиться, задохнуться или облучиться. Врачи относились к страхам как к чему-то вполне конкретному. Они не спорили с пациентом, а следовали за его симптомами и порой действовали довольно жестко. «Коли страждущий поведает, что в теле его поселился зверь неведомый, следует дать ему снадобье, кое убьет воображаемого зверя. Ежели представит кто свое тело стеклянным, следует показать ему груду осколков, кои будто бы остались от его членов»³⁵.

Прибавьте к этому прочие симптомы, такие как брюзгливость, перепады настроения и постоянный голод. «Меланхолики, — пишет Линней, — прожорливы, как собаки»³⁶.

При всем этом меланхолия вызывала почти восхищение.

Дженнифер Редден наглядно показала, что меланхолия XVII века допускала значительную вариативность чувств, способов их выражения и поведения. Именно этот разброс, утверждает она, затрудняет наше понимание тогдашней меланхолии. Ей свойственна биполярность — свет и тьма в то время не существовали друг без друга. Лишь к концу XVIII века широта амплитуды колебаний в рамках нормы ограничивается. То, что прежде называли безрассудством, стали называть безумием³⁷.

Примечательно также, что у мужчин долгое время считались допустимыми самые дикие проявления меланхолии. Яркий пример — писатель Сэмюэл Джонсон, один из наиболее известных меланхоликов XVIII века. Он сознательно погружается в глубины низости, жестокости и обжорства, нарочно доводя свои похождения до гротеска. Его перу принадлежит следующая мрачная запись: «Тот, кто превратился в животное, избавлен от страдания быть человеком». Он называет свою меланхолию болезненной (morbid). Не исключено, что за ней скрываются какой-то трагический опыт и тайные садомазохистские устремления. Окружающие находили Сэмюэла Джонсона странным: причудливая внешность, поведение, движения и жесты, манера есть и пить. Лорд Честерфилд называл его «респектабельным готтентотом». Его тело и конечности находились в непрерывном движении, лицо подергивалось и искажалось гримасами. У Джонсона был целый набор дурных привычек: он бурчал себе под нос, постоянно жевал губами, причмокивал, хрюкал, кудахтал, раскачивался всем телом, растопыривал пальцы, все время что-то трогал. Он страдал навязчивыми идеями, например о том, какой ногой сначала нужно переступать порог. Периоды неестественного возбуждения сменялись апатией. Тогда он, безучастный ко всему, мог целые дни проводить в постели. Его мучили ипохондрия и различные страхи. Мысль о смерти не покидала его. Но это не была депрессия, все сказанное не мешало ему писать, причем писать много и продуктивно³⁸.

Потомки награждали Джонсона различными диагнозами от шизофрении до депрессии и синдрома Туретта⁸. Но сам он, вслед за своим окружением, считал, что принадлежит к меланхоликам ипохондрического типа, у которых страх пропитывает каждую клеточку тела.

Черная меланхолия размывает границы социальной личности и обусловливает появление крайностей — безумия и величия.

Она приводит к добровольной изоляции человека и различным отклонениям в поведении, которые в то время рассматривались либо как угроза обществу, либо как признак избранности. «Одинокий человек, — по словам Аристотеля, — или животное, или божество».

В современном обществе меланхолии пришлось «социализироваться» и пересмотреть свои проявления. Человека-волка загнали вглубь.

Меланхолия Нового времени (серая)

Возникает вопрос: как случилось, что в XIX веке меланхолия постепенно лишается драматизма и превращается просто в настроение?

Термином melancholia generosa в прежние времена называли творческое состояние на грани света и тьмы, экзальтации и депрессии. Для романтиков меланхолик — прототип уникальной личности. Романтический меланхолик — это знающий себе цену субъект, который разрывается между самолюбованием и сомнениями, но описывает свои метания так, что они выглядят гораздо привлекательнее душевного равновесия. (Кстати, почему наше время так негативно относится к перепадам настроения?) Утешение и смысл жизни романтик находит в творчестве.

Из такой меланхолии вырос новый тип личности художника³⁹. Прежнее противопоставление низкого (голод) и высокого (гениальность) нивелировалось, и из их смешения получился некий изысканно-чувственный коктейль. Это состояние не является вынужденным, оно никак не связано с черными испарениями и не сопровождается кошмарными изменениями личности. Оно осознанно пользуется своим исключительным положением. Одиночество воспринимается не как отверженность, а как сознательное освобождение от агрессивных условностей социума. Горение души становится стилем жизни, выбранным по контрасту с отвратительной легкостью существования, и одновременно — способом демонстрации критического отношения к обществу. Романтические меланхолики видели свое предназначение в том, чтобы критиковать и изменять взгляды буржуазной аудитории.