История Марго - [77]

Каждый раз, закрывая глаза, я невольно начинала представлять, как мое тело врезается в стену, и это зрелище успокаивало. Я воображала, как пробиваю собой штукатурку, как ломаются мои кости, как превращается в пыль кожа. Я воображала, как растворяюсь в воздухе. В эти минуты моя злость на него и на Анук обращалась вовнутрь: я ненавидела эти чувства и то, что они делали со мной. Я ненавидела саму себя.

Я хотела, чтобы его сердце трепетало от радости при одной мысли о нас. Я хотела быть его любимой дочерью. Я часто думала об этом, когда ревновала его к другой семье. Я вспоминала его слова. “Я провел больше времени с тобой, чем с сыновьями”. Это признание утешало меня. Он имел в виду, что во второй раз ты как родитель становишься лучше. Но потом я вспоминала, что мой отец – лжец, преуспевший в искусстве самообмана.

14

После поездки в Ним я не виделась ни с Брижит, ни с Давидом. Я вернулась в Париж, и меня сразу же поглотила учеба. Мы с Жюльет усердно готовились к экзаменам. У нас были четырехчасовые Bacs Blancs – пробные экзамены, которые проводились раз в две недели по субботам, – и по вечерам в пятницу мы часто занимались до полуночи. Анук подолгу пропадала в своей студии на севере Парижа, писала, репетировала, иногда случайно засыпала там на диване. Премьера ее нового моноспектакля была назначена на июль. Когда она бывала дома, то сидела у себя в комнате. Я знала, что она там, по приглушенным звукам ее голоса, доносившимся из-за двери, когда она повторяла свой текст; потом она ложилась спать и наступала зловещая тишина.

Всякий раз, когда меня посещали мысли о Давиде, я гнала их от себя. Я знала, что поступила неправильно, и со временем мне стало только хуже. Я вспомнила, как Брижит улыбалась Давиду за столом, как он перебирал ее пальцы и смотрел на нее с обожанием, хотя несколько часов назад был со мной. И тогда я подумала: вдруг это было для него не в первый раз? У него могли быть и другие женщины. Даже неоднократно. Да, они никогда не говорили, что верны друг другу. Они взрослые, у них свои загадочные договоренности, а я была дурой. Я неловко поежилась от этой мысли, от стыда сжалось горло. Idiote.

И вот однажды утром, в конце марта, моя жизнь снова перевернулась. Брижит как-то сказала, что в моем возрасте события воспринимаются очень остро, как удар под дых, но на этот раз меня захлестнуло не столько ощущение, что земля уходит из-под ног, сколько чувство потерянности, как будто я разваливалась, распадалась на мелкие частички, пока от меня почти ничего не осталось.

Вышла статья, ставшая главной темой номера “Вэнити Фэйр”. Автором был журналист, о котором я никогда не слышала, некто Жюльен Туссен. Первый же абзац гласил, что это я раскрыла тайну романа своих родителей. Журналист утверждал, что брал у меня – дочери министра – интервью. В статье я признавалась, что связалась с представителем СМИ прошлым летом, послала ему фотографии и предоставила достаточно доказательств, чтобы подтвердить существование романа.

Увидеть эти слова напечатанными на бумаге было для меня огромным ударом. Анук оставила журнал на кухонном столе, чтобы я прочитала его, когда проснусь. Было утро субботы, и она куда-то ушла. Смысл слов дошел до меня не сразу, и я читала отстраненно, как будто Марго Лув – незнакомый мне человек, живущий в другом городе, и это история чужой жизни, а не моей собственной. С каждым предложением руки и ноги у меня все больше цепенели. Я дочитала до последней строчки и отодвинула журнал. Наверное, это был инстинкт самосохранения – только так я могла проглотить ужасную новость. Ее вкус я почувствовала уже позже. Резкий и металлический, такой же, как у крови, когда она шла у меня из носа и стекала по горлу.

Обложка притягивала мой взгляд – мы с папой в парке Монсури, оба в длинных зимних пуховиках. Мы смотрели в камеру и улыбались во весь рот. В фотографии не было ничего необычного, разве только то, что я на ней была маленькой, не старше десяти. Анук сняла нас на одной из наших редких совместных прогулок. Я посылала эту фотографию Брижит для книги.

В статье приводились мои прямые цитаты, фразы, которые я помнила по нашим разговорам с Брижит, но текст казался чуждым, как будто автор вырезал кусок оттуда и кусок отсюда и склеил их в чудовищные абзацы. Разве я говорила о папе этими словами? Я такого не помнила.

“Мой отец презирал своих родственников, которые копили деньги на убогие гигантские телевизоры с плоским экраном. Ему нравились дорогие вещи, возможность их купить напоминала ему, что он имеет право на что угодно. Он говорил моей матери, что на самом деле не любит мадам Лапьер. Он любил то, что она олицетворяла: богатство, элегантность, связь со знаменитостями. Своим успехом он в немалой степени обязан деньгам ее семьи”.

По словам этого журналиста, у моего отца были и другие романы, хотя друзей, которые его хорошо знали, это не удивит. Он был не из тех мужчин, которые хвастаются своими победами и ведут подсчет соблазненных женщин, – возможно, в силу своего католического воспитания и провинциальных ценностей. Его жена была беременна вторым сыном, когда он встретил Анук Лув – женщину, которая станет его любовницей на два десятилетия.