История Марго - [34]

– Подожди тут, – сказал он.

Я огляделась: белая плитка на полу, отдельно стоящая ванна с высокими бортиками и без шторы. Он вернулся с подушками, бросил их на пол. Он поцеловал меня и уложил на подушки. Они разъезжались под нами, плитка была холодной, и он постоянно поправлял их. Пойти до конца было заманчиво. Я стянула джинсы и трусы. Он сказал, что у него была только одна девушка, девственница, и после нее он ни с кем не спал.

– Я пью таблетки, – сказала я, как будто это разумелось само собой, а он со своей болтовней просто тратил мое время.

Я начала их пить в прошлом году и с тех пор повторяла эти слова с гордостью, быстро пристрастившись к тому мгновенному успокаивающему эффекту, который они производили на парней. Я знала, что он не будет спрашивать, с кем я спала. Мы лежали на боку, повернувшись в темноте лицом друг к другу. Над нами были большая раковина и зеркало, слева – приоткрытое окно. Слабый свет уличных фонарей падал на пол.

Он вошел в меня и начал медленно двигаться, задержав дыхание и впившись пальцами мне в ребра. Я не хотела, чтобы это тянулось долго. Начну стонать, и все произойдет быстро. Он кончил, подождал несколько секунд, выскользнул из меня и поднялся на ноги. Меня всегда поражало такое поведение парней. Что, по их мнению, должно было случиться со спермой, стекающей по моим бедрам? Ей полагалось волшебным образом испариться? Или они хотели, чтобы я полюбовалась их еще не прошедшей эрекцией? Я вытерла себя и пол туалетной бумагой. У него был смущенный вид, он отвернулся, чтобы одеться, а потом закрыл за собой дверь.

Когда он ушел, я поправила подушки, вытянула ноги и прислонилась к холодному бортику ванны. Я ласкала себя, пока не появилось ощущение припухлости и онемения, и гнала все мысли из головы. Танцующая на сцене Анук падает и ломает ногу, папа проходит в тапочках по нашей гостиной и ставит книгу на полку. Я представляла неясные очертания мужчины, который поднимает меня с пола. Я ждала, пока онемение сменится волной тепла.

Постепенно гости начали расходиться, с грохотом топая по деревянным ступенькам, пока не осталось несколько человек. Я устроилась на диване, где теперь валялось всего несколько курток. Парень Жюльет ушел, а мой повернулся ко мне спиной, делая вид, что мы друг друга не знаем. Жюльет села рядом и наклонилась ко мне. Лоб у нее блестел от пота, ключицы казались острей обычного.

– Есть одна идея, – сказала она. – Давай уйдем отсюда.

Мы шли почти целый час. Я не помнила, куда мы направлялись, и не помнила, давала ли я ей адрес, – помнила только, что бездумно следовала за ней. По телу растекался алкоголь, и я чувствовала горечь на языке. Когда мы свернули на папину улицу, было три часа ночи. От холода меня потряхивало, но я не пыталась бороться с дрожью.

– Это здесь они живут? – спросила Жюльет, глядя на деревянную дверь.

Наверху блестел поблекший медный номер. Улица была пуста.

– Надо уходить. – Я потянула ее за руку.

– Ты знаешь, на каком они этаже?

Я посмотрела на окна. Многие были закрыты деревянными ставнями. Папа говорил, что им принадлежит целый этаж. У мадам Лапьер был чуткий сон, поэтому они закрывали ставни, чтобы шум машин не будил ее по утрам.

– Нет, – сказала я, – но я знаю, что спальня выходит на улицу.

Жюльет расхохоталась и вдруг издала громкий вопль. Он пронзил меня насквозь и отразился эхом от тротуара. Улица ответила тишиной, словно сомневалась, был ли этот крик или нет.

– Ты что делаешь? – прошептала я.

– Мы устроим так, чтобы сегодня им выспаться не удалось, – сказала она. – Отплатим им той же монетой. Попробуй, тебе станет легче.

Она толкнула меня к самому дому и мягким движением потянула мою голову назад, чтобы мой подбородок касался каменной стены, а глаза смотрели на окна снизу. Она встала рядом, прижавшись ко мне плечом.

– Давай вместе, – сказала она.

Мы закричали одновременно. Нам даже не нужно было считать до трех. Крик наполнил наши легкие и вырвался у нас обеих разом. В доме начали открываться окна, но мы стояли в темноте, и сверху нас не было видно.

– Что происходит? – донеслось до нас. – Заткнитесь! Кучка пьяных придурков!

Мы подождали пару минут, пока окна не закрылись.

Я отбежала от Жюльет на середину улицы, сложила ладони рупором и заорала:

– PAPA! PAPA! PAPA!

Я не произносила это слово уже несколько недель, и оно всплывало из глубины, как ныряльщик, пытающийся глотнуть воздуха, кромсало мне горло, вызывало слезы. Кажется, я потеряла счет времени. Я чувствовала, как Жюльет тащит меня по улице, и видела, что в окне появилась фигура, что кто-то смотрит на нас. Не папа, какая-то женщина.

Я была уверена, что после этой ночной выходки папа позвонит. Окна распахнулись, ставни тоже, и все в доме слышали меня. Он должен был узнать мой голос, как мать на свадьбе узнала свою дочь, когда та закричала: “Maman!”

Раньше я как одержимая изучала фотографии мадам Лапьер и читала новости, но теперь держалась от них подальше, опасаясь того, что могу узнать. Я боялась статей, которые представляли папу безвольным человеком, предавшим свою жену, статей, которые предполагали, что у него могли быть другие романы, и особенно тех статей, которые утверждали, что он по-прежнему встречается с Анук.