История Марго - [32]

Лею нашел шестнадцатилетний мальчик, поехавший в лес на велосипеде. Она пошла по одной из тропинок и блуждала почти два часа, пока не наткнулась на двух туристов, которые поняли, что она потерялась. Было уже почти восемь вечера, когда мальчик, весь в поту, вернулся с Леей.

Ее мать сначала стояла как вкопанная, не в силах пошевелиться. Словно боялась, что ей это мерещится, что у нее галлюцинации и это не ее дочь. Потом девочка выкрикнула: “Maman!” Звук ее голоса вывел мать из ступора. Она бросилась ей навстречу – я никогда не видела, чтобы люди бегали так быстро, – и подхватила девочку на руки. Трудно описать этот пронзительный момент. Они притянулись друг к другу, как два магнита, образующие вокруг себя поле, и все мы поняли, что мать больше не выпустит дочь из виду.

В первые полчаса после этого, пока невеста приводила себя в порядок, а остальные ждали ужина, мы были подавленными. Но потом, когда все расселись и подали вино, в нас что-то прорвалось. Это, наверное, единственное свадебное застолье, которое я помню так четко. Баранина, легко отделяющаяся от костей, карамелизированная морковь с луком, хлеб с плотной корочкой, маленькие блюдечки с маслом. Мы ели и пили так, будто это наш последний вечер в жизни. Мы танцевали несколько часов. Даже я, со своими отекшими ногами, топталась на месте под музыку. Я никогда раньше не видела, чтобы такой дикий ужас сменялся таким облегчением. Меня это пугало, потому что я знала, что когда-нибудь окажусь в подобном беспомощном положении.

Я вернулась домой и спала допоздна. Проснувшись в полдень, я задумалась, не стала бы моя мать другим человеком, если бы однажды потеряла меня. Боялась ли она когда-нибудь за мою жизнь? На кухне я обнаружила свежий хлеб, подтаявшее масло на столе, новую банку вишневого варенья с открытой крышкой. Она заранее ее открутила.

Когда я собирала вещи, чтобы ехать обратно в Париж, мать появилась на пороге моей комнаты. В руках у нее был маленький пакет. В нем лежала одежда для тебя и книжка, которую она читала, когда была беременна мной. Она считала ее полезной для подготовки к родам.

– Я всегда хотела дать тебе свободу, – пояснила она, – и однажды ты поймешь, как тяжело отстраняться от своего ребенка. Ты даже не представляешь, сколько раз мне хотелось сжать тебя в объятиях, но я сдерживалась. А вдруг я умру? Вдруг заболею и больше не смогу заботиться о тебе? Как ты тогда справишься, если будешь полностью зависеть от меня? Может, я была не права, когда держала дистанцию и демонстрировала тебе свою независимость. Я считала, что делаю как лучше, теми способами, которые были мне доступны.

Вернувшись в Париж, я сказала твоему отцу, что между нами все кончено. Я буду растить нашу дочь сама и не нуждаюсь в его помощи – ни финансовой, ни любой другой. Его мрачный настрой мне был не нужен. “Я хочу сделать это одна”, – сказала я. Впервые я почувствовала настоящее родство с тобой. Я ему соврала. Я не была одна. У меня была ты.

К моему удивлению, твой отец воспротивился. Он решил взять на себя ответственность. Он станет отцом и будет заботиться о нас обеих. Он уже успокоился, на месте выпавших волос выросли новые, сыпь проходила. “Мы вырастим этого ребенка вместе”, – повторял он и действительно погрузился в отцовство с таким же рвением, какое проявлял на работе. Он взял на себя оплату квартиры и обеспечил нам стабильность. Но рано или поздно наши отношения должны были закончиться. Они почти закончились семнадцать лет назад. Я никогда не была настолько глупа, чтобы думать, что мы умрем вместе.

Слушая Анук, я впервые в жизни поняла: моя мать заранее считала, что их роману придет конец. Он не будет длиться вечно, когда-нибудь они расстанутся.

– Но даже если ты знала, что этот день наступит, разве тебе не грустно? – спросила я.

– Грусть – чувство преходящее, – сказала Анук. – Как и счастье. Я хочу продолжать работать, играть, выходить на сцену. Наши отношения были хрупкими с самого начала. В них не было прочной партнерской основы.

Анук подалась ко мне и заговорила таким тоном, будто преподавала урок:

– Моя роль не в том, чтобы все тебе объяснять. Я не могу объяснить, каков твой отец, и ты не можешь понять, каково мне было с ним. Брак – это закрытый мир. Тот, кто считает, будто может объяснить человеку со стороны, что это такое, просто глуп.

11

Брак. Этот ярлычок слетел у нее с языка. Хотя их союз оказался непрочным, она все-таки думала о нем как о постоянном. Это слово мучило меня по ночам, но Анук не заметила, какой эффект оно на меня произвело. Чтобы не зацикливаться на их отношениях, она вскоре начала проводить дома все меньше времени – набирала новых учеников, помогала друзьям с репетициями, по выходным пропадала на спектаклях.

Четыре дня в неделю она работала допоздна – преподавала. Она спала совсем мало и вставала раньше, чем звонил мой будильник. Она теперь работала больше, чтобы оплачивать счета, поскольку папа перестал нам помогать, но почему-то мне ее было не жаль. У меня не получалось ценить ее тяжелый труд, потому что, как мне казалось, она получала удовольствие от того, что выходила в люди и одаривала всех подряд своим теплом, поражала своей харизмой. Я часто сбегала от домашнего одиночества к Жюльет.