История Марго - [28]

Мы с Жюльет простояли в очереди в кафетерий полчаса, почти весь перерыв, но мне впервые не хотелось есть. На обед были спагетти болоньезе, и все поспешно хватали дымящиеся тарелки. Сама паста всегда оказывалась слишком мягкой и водянистой, но порции были гигантскими, и сыра можно было брать сколько угодно, поэтому спагетти болоньезе стали одним из наших любимых блюд наравне с cordon bleu[18] и картошкой фри. Я села напротив Жюльет и принялась подбирать вилкой соус, не трогая спагетти. Соус был таким холодным, что сыр в нем не таял, но мы всегда добавляли еще, потому что за сыр не надо было платить.

Я рассказала Жюльет о журналисте, который должен брать у нас интервью.

– И что ты ему скажешь? – спросила она.

– Не знаю. Говорить будет в основном Анук.

– А с отцом ты уже общалась?

Я покачала головой. Он не давал о себе знать уже месяц, но я ждала, что это он мне позвонит, а не я ему. Разве он не должен извиниться за то свое заявление, будто мы с ним никак не связаны? У него ушла неделя на то, чтобы признать роман.

– Он ведет себя как ребенок, – сказала Жюльет. – Совсем как мой папа. Первый шаг всегда должна делать я. Иногда я жду по несколько дней и думаю, что мне хватит характера выдержать, не идти на контакт. А потом все равно звоню. Я не готова вычеркнуть его из своей жизни.

– Потому что ты думаешь, что однажды он изменится.

Жюльет кивнула. Я знала, что у нее сложные отношения с отцом. Он не одобрял ее планов и считал, что она должна сделать более традиционный выбор. Раз в месяц он звонил ей, чтобы сказать, что у нее как у кинорежиссера нет будущего, что она будет жить бедно, что она слишком рассеянная, чтобы добиться успеха.

Мы ковырялись в тарелках. Я разломила булочку пополам и обмакнула мякиш в соус болоньезе. В последние недели у меня пропал аппетит, я ела с трудом, а когда передо мной оказывалась слишком большая порция, начинала нервничать. Наконец я нарушила молчание.

– Не понимаю, почему он меня избегает. Его сыновья уже взрослые, а жену он даже не любит. Почему он не пытается связаться с нами?

Жюльет подумала, прежде чем ответить.

– Кто знает, что сейчас творится у него в голове? Наверное, он даст о себе знать, когда скандал утихнет. Или можешь попробовать позвонить сама.

– Я даже не знаю, с чего начать. Что я ему скажу? Мы с ним не ссоримся по-настоящему. Это не то же, что с матерью.

Жюльет вытерла губы салфеткой и налила нам воды из графина, стоявшего на столе. У нее были короткие светлые ресницы, обычно незаметные, но сегодня на них падал свет, льющийся в окна кафетерия.

– С моим папой проблема в том, что иногда он просто удивительный, – сказала Жюльет. – Бывает, мы с ним говорим, и я понимаю, что он прекрасного мнения обо мне, что на самом деле он не хотел меня критиковать. Просто наши точки зрения не совпадают. Может быть, и твой папа такой же. Позвони ему. Не тяни слишком долго.

Раньше я думала, что знаю своего отца – хотя бы немного. Но теперь, представляя, как буду звонить ему, я приходила в ужас, как будто мне предстояло говорить с чужим человеком.

– Ты боишься показать ему свои чувства, – продолжала Жюльет. – Я понимаю.

Я сцепила пальцы под подбородком. Я боялась еще и того, что эмоции возьмут верх, когда я услышу его голос. Что, если в этом уязвимом состоянии я признаюсь в содеянном? Может быть, разумнее подождать, пока позвонит он, и тогда я буду спокойно слушать.

– Ты не ешь, – сказала Жюльет, посмотрев на мою тарелку. Сама она почти доела свою порцию, и у нас оставалось пять минут до начала урока.

Я накрутила холодные спагетти на вилку, отправила их в рот, глядя на Жюльет, и принялась разжевывать пасту, пока не заставила себя ее проглотить.

– Les papas[19], – сказала я со вздохом, как будто мы знали все их недостатки, как будто мы не любили их всей душой.

Когда я вернулась, Анук мерила шагами гостиную. Глаза у нее были темные и большие, подведенные угольно-черным. Она переоделась в черные брюки и шелковую блузку, но осталась босиком, и малиновые ногти на ногах были видны издалека.

– Давид будет через пять минут, – сказала она, посмотрев на часы.

Я чуть было не дотронулась до ее руки ободряющим жестом. Она запустила пальцы в волосы, растрепав кончики, чтобы придать им объема. Судя по тому, что волосы были мягкими и пушистыми, она с утра их вымыла.

Я вышла на балкон, чтобы успокоить колотящееся сердце. Руки были влажными и холодными. Мне хотелось выглядеть собранной. Я посмотрела на знакомый тротуар, на водосточный желоб, у которого я иногда сидела и ждала прихода Анук, если забывала ключи. На другой стороне улицы в дверях магазина, подбоченившись, стоял мясник в белом, как кость, фартуке. Он вытер лоб и исчез внутри. Он заранее знал, что мы будем брать, как только мы переступали порог. Четыре кусочка ветчины и один pâté de campagne[20]. Вечернее небо озаряло все вокруг зыбким синим светом.

Я вернулась в гостиную и закрыла за собой балконную дверь. Анук была в своей комнате наверху – то ли поправляла макияж, то ли переодевалась. Я сидела на диване и ждала. В доме стало темнее, и я включила лампу рядом с диваном. Тут зазвенел домофон, и Анук сбежала вниз по лестнице. Я слышала, как она говорит “алло” из прихожей, нажимая на кнопку.