История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - [193]

— Сэр, — сказал принц, пылая от гнева (он уже натянул на себя без помощи свой королевский кафтан), — я здесь не для того, чтобы выслушивать оскорбления.

— А для того, чтобы наносить их, ваше величество, — сказал полковник, отвешивая глубокий поклон, — и мы явились поблагодарить за честь, оказанную нашему семейству.

— Malediction! [128] — воскликнул молодой человек, и слезы обиды и бессильного гнева выступили у него на глазах. — Чего же вы от меня хотите, джентльмены?

— Может быть, вашему величеству угодно будет проследовать в соседнее помещение, — сказал Эсмонд, не оставляя своего торжественного тона, — там хранятся некоторые бумаги, которые я был бы счастлив представить вам для обозрения; позвольте, я покажу вам дорогу. — И, взяв со стола свечу, мистер Эсмонд, пятясь перед принцем в полном согласии с этикетом, перешел в комнату капеллана, через которую мы недавно проникли в замок. — Фрэнк, кресло его величеству, — сказал Эсмонд своему спутнику, который был удивлен и озадачен всей этой сценой, пожалуй, не меньше, чем главное действующее лицо. Полковник между тем подошел к стенному тайнику над камином, открыл его и вынул бумаги, столько лет пролежавшие там.

— Не угодно ли вашему величеству взглянуть, — сказал он, — вот патент на титул маркиза, присланный вашим августейшим отцом из Сен-Жермена виконту Каслвуду, моему отцу; вот брачное свидетельство моей матери, а также свидетельство о моем рождении и крещении; я был крещен по обряду той религии, превосходство которой ваш святой родитель так блистательно доказал примером всей своей жизни. Вот доказательства моих прав, дорогой Фрэнк, и вот что я делаю с ними: в огонь брачное свидетельство, в огонь рождение и крещение, в огонь титул маркиза и собственноручный королевский рескрипт, которым ваш предшественник соизволил почтить нашу фамилию! — И с этими словами Эсмонд одну за другой бросил бумаги в камин. — А теперь, сэр, позвольте напомнить вам, — продолжал он, — что наш род пришел в упадок из-за своей преданности вашему; что дед мой разорился, проливая свою кровь, и не пощадил жизни родного сына ради дела Стюартов; что за это же дело погиб дед нынешнего лорда Каслвуда (теперь уж ты законный и настоящий лорд, милый Фрэнк); что бедная моя тетка, вторая жена моего отца, сперва пожертвовав своей честью вашему распутному и вероломному семейству, отдала потом все состояние королю, в обмен же получила высокий титул, от которого осталась теперь кучка пепла и вот этот ярд бесценной голубой ленты. Вот она, я бросаю ее на землю и топчу ногами; вот моя шпага, я ломаю ее и отрекаюсь от вас, а если бы вам удалось свершить то злое дело, которое вы замышляли, клянусь небом, я пронзил бы ею ваше сердце, я не простил бы вас, как отец ваш не простил Монмаута. Фрэнк последует моему примеру, не правда ли, Фрэнк?

Фрэнк все это время растерянно созерцал бумаги, пылавшие в камине; услышав последние слова Эсмонда, он обнажил шпагу и переломил ее, не поднимая головы.

— Куда мой кузен, туда и я, — сказал он, пожав руку Эсмонду. — Маркиз он или нет, я от него никогда не отступлюсь, черт меня побери! (Прошу прощения вашего величества!) И значит… значит, я теперь стою за курфюрста Ганноверского. Вы сами во всем виноваты, ваше величество. Королева, должно быть, уже умерла. И не увяжись вы за Трикс сюда, в Каслвуд, вы сегодня уже были бы королем.

— Итак, я лишился короны, — заговорил молодой принц по-французски, порывисто и торопливо, как всегда, — потерял прелестнейшую женщину в мире, утратил верность двух таких преданных сердец — скажите, милорды, можно ли пасть ниже? Маркиз, если я встану на колени перед вами, простите ли вы меня? Нет, этого я не могу сделать, но я могу предложить вам иное удовлетворение, какое подобает джентльменам. Надеюсь, вы не откажетесь скрестить со мною шпагу: ваша сломана, правда, но вон там есть две другие. — И принц с мальчишеской стремительностью бросился к тайнику в стене, достал обе шпаги и протянул их Эсмонду: — А! так вы согласны! Merci, monsieur, merci!

Тронутый до чрезвычайности подобным знаком великодушия и раскаяния в причиненном зле, полковник Эсмонд поклонился так низко, что едва не коснулся августейшей руки, оказавшей ему такую честь, и затем молча встал в позицию. Клинки скрестились, но тотчас же Каслвуд обломком своей шпаги оттолкнул шпагу Эсмонда в сторону; и полковник, отступя на шаг, опустил оружие острием вниз и, снова отвесив глубокий поклон, объявил, что признает себя вполне удовлетворенным.

— Eh bien, vicomte! — сказал молодой принц, который во многом еще был мальчиком, и притом мальчиком-французом. — Il ne nous reste qu'une chose a faire! [129] — Он положил свою шпагу на стол и прижал обе руки к груди. — Нам осталось сделать только одно, повторил он, — вы не догадываетесь, что именно? Embrassons nous! [130] — И он широко раскрыл объятия.

Беседа их только что пришла к концу, как дверь отворилась и на пороге показалась Беатриса. Что привело ее сюда? Она вздрогнула и сильно побледнела, увидя брата и кузена, обнаженные шпаги, сломанные клинки и обрывки бумаг, еще тлевшие в камине.