История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - [192]

Но презрение к Беатрисе не умерило гнева полковника против человека, послужившего поводом, если не причиною зла. Фрэнк задремал, прикорнув на каменной скамье у стены. Эсмонд же расхаживал по двору взад и вперед, думая о том, как быть дальше. Не все ли равно, что произошло или чего не произошло между принцем и этим жалким вероломным созданием. Быть может, мы поспели вовремя, чтобы спасти от позора тело ее, но не душу; не она ли сама надоумила принца приехать сюда, лаской и хитростью постаралась избавиться от прислуги, которая могла помешать им. Сердцем она уже пала, если даже телом еще оставалась чиста; а ведь он целую жизнь посвятил тому, чтобы борьбой и преданностью расположить к себе это сердце, которое она готова была продать за герб с короною или мановение августейшего ока.

Передумав все свои горькие думы, он растолкал бедного Фрэнка, который поднялся, зевая во весь рот, и объявил, что видел во сне Клотильду.

— Ты должен поддержать меня в том, что я намерен предпринять, — сказал ему Эсмонд. — Мне пришло на ум, что, быть может, этот негодяй лишь повторял затверженный урок, и все, что он нам наговорил, — ложь; но если так, то мы узнаем истину от джентльмена, который почивает в комнате капеллана. Только сперва попробуем дверь, ведущую в покои миледи (так называли у нас комнаты, расположенные в северо-западном крыле), точно ли она заперта изнутри, как он говорил. — Мы дернули дверь, но она не поддалась; лакей был прав.

— Можно было отворить ее и потом запереть снова, — сказал несчастный Эсмонд. — Сколько раз основательница нашего рода впускала нашего предка таким путем!

— Что ты думаешь делать, Гарри, если… если мы узнаем, что лакей обманул нас? — Молодой человек с тревогой и страхом заглянул в глаза своему родственнику; должно быть, выражение этих глаз не предвещало ничего хорошего.

— Прежде всего послушаем, что нам скажут здесь, и совпадает ли это с рассказом лакея, — сказал Эсмонд и, войдя в пристройку, отворил дверь в комнату, о которой вот уже двадцать пять лет привык думать, как о своей. На столе горела свеча, принц лежал на постели одетый и спал, но Эсмонд не слишком заботился о том, чтобы не нарушить его покой. Принц проснулся и, увидя перед собой две мужские фигуры, поспешно выхватил из-под подушки пистолет.

— Qui est la? [125] — окликнул он.

— Маркиз Эсмонд, ваше величество, — отвечал ему полковник. — Маркиз Эсмонд, который прибыл, чтобы приветствовать ваше величество в своем Каслвудском замке и доложить о событиях, происшедших в Лондоне. Следуя королевскому приказу, я всю последнюю ночь, после того как мы расстались с вашим величеством, провел в переговорах с друзьями короля. Весьма досадно, что желание вашего величества совершить загородную прогулку и посетить наш скромный дом побудило короля без предупреждения покинуть вчера Лондон, так как именно вчера представился случай, который едва ли повторится, и если бы королю не заблагорассудилось проехаться в Каслвуд, быть может, принц Уэльский почивал бы сейчас в Сент-Джеймском дворце.

— Проклятие! Джентльмены, — вскричал принц, вскакивая с постели, на которой лежал одетым, — доктор заезжал ко мне вчера утром после того, как целую ночь провел у постели моей сестры, и сказал, что в этот день для меня нет никакой надежды увидеться с королевой.

— Но обстоятельства сложились иначе, — сказал Эсмонд, снова низко кланяясь принцу, — ибо в настоящее время королева, несмотря на все старания доктора, вероятно, уже скончалась. Состоялось заседание Совета, назначен новый лорд-казначей; войска были подготовлены к тому, чтобы встать на защиту прав вашего величества, и пятьдесят преданных джентльменов, принадлежащих к цвету британского дворянства, собрались, чтобы сопровождать во дворец принца Уэльского, который в настоящее время был бы уже признанным наследником престола, а может быть, и королем… если б вашему величеству не пришла охота подышать деревенским воздухом. Мы были готовы, лишь одной особы не оказалось на месте — всемилостивейшей особы вашего величества, которая…

— Morbleu, monsieur [126], вы слишком часто употребляете этот титул! — вскричал принц; он стоял у постели и явно ждал, чтобы кто-нибудь подал ему кафтан. Но ни один из нас не тронулся с места.

— Постараемся в будущем пореже досаждать вам этим, — ответил Эсмонд.

— Что означают ваши слова, милорд? — спросил принц и что-то пробормотал сквозь зубы; Эсмонд уловил выражение guet-apens [127].

— Если кто-нибудь и ставил вам ловушку, сэр, — сказал он, — то не мы. Не по нашему приглашению вы находитесь здесь. Мы же явились для того, чтобы отомстить за бесчестие нашего рода, а не довершить его.

— Бесчестье! Morbleu, никакого бесчестья не было, — сказал принц, густо покраснев, — все это лишь невинная забава.

— Которую предполагалось закончить всерьез.

— Клянусь честью дворянина, милорды, — порывисто вскричал принц, что…

— Что мы поспели вовремя. Непоправимое еще не совершилось, Фрэнк, сказал полковник Эсмонд, повернувшись к молодому Каслвуду, который в продолжение этого разговора оставался у дверей. — Взгляни на этот листок бумаги: его величество соизволил сочинять стихи в честь — или на бесчестие Беатрисы. Узнаю почерк и орфографию его величества: "Madame" и "Flamme", "Cruelle" и "Rebelle", "Amour" и "Jour". Если бы искания августейшего поклонника увенчались победой, он не стал бы тратить время на рифмы и вздохи. — И точно, во время разговора Эсмонд нечаянно взглянул на стол и заметил листок, на котором рукою молодого принца нацарапано было начало мадригала, предназначенного довершить наутро покорение его красавицы.