История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [25]

— Как будто язык проглотили из-за папаши. Понимаю. Хлюпики!

— После смерти Филиппа Красивого они правили по очереди, но очень мало…

— В Лувре что, была корь?

— В основном мышьяк. В те времена яд давали вместо аспирина.

— Короче, свою фруктовую воду надо было пить из горла?

— Вот-вот! Так что они поумирали молодыми и не оставили детей мужского пола. Беда в том, что в то время закон запрещал женщинам подниматься на трон.

— Я что-то читал на эту тему, — подпрыгивает Толстяк. — Если не ошибаюсь, этот закон назывался садическим.

— Салическим!

— Не придирайся, — сердится мой друг.

— Поскольку женщины не могли властвовать, свои права на корону Франции предъявил Эдуард Третий Английский, сын Изабеллы, доносчицы. В конце концов, он тоже был внуком Филиппа Красивого, понимаете? Его последним потомком мужского рода!

— Но ты же говоришь, что муж этой дамы был лондонским педалистом! — удивляется мой ученик, который уже совсем запутался в этой истории.

— Надо полагать, что он ходил и под парусом, и под паром, раз уж у него был наследник!

Его Величество подмигивает.

— Я так думаю, что эта Изабель тоже не отличалась «персиловой» белизной.

— Короче, — отрезаю я. — Её отпрыск решил стать королём Франции! И началась война между ним и Филиппом де Валуа, племянником Филиппа Красивого, которого к тому времени уже короновали. Знаете, сколько времени длилась эта война?

— Нет! — выкрикивают супруги.

— Век, — говорю я.

Берю качает головой и шепчет после раздумья:

— Как Столетняя война?

Я разинул рот.

— Но это и была Столетняя война, Толстяк!

— Надо же!

Он толкает локтем свою слониху.

— Сто лет войны, Берта, прикинь! У солдат, наверное, уже грибы выросли под каской к тому времени, как они вернулись домой!

Дополнительный материал:

Пошлые вкусы цирюльника Берюдана

Людовик Десятый (по прозвищу Сварливый) потрогал худощавой рукой свежевыбритые щёки, разглядывая себя в зеркале, которое ему держал цирюльник Берюдан.

Он безрадостно думал о том, что для короля Франции у него было довольно жалкое лицо. Быть сыном монарха, прозванного Красивым, и носить такую церковную физиономию — это было просто иронией судьбы!

— Подравнять баки, сир? — спросил толстяк Берюдан.

Сварливый покачал головой. В этом не было необходимости. И Берюдан[67] принялся поливать лосьоном щёки короля, чтобы убрать остатки мыла.

Филипп де Валуа, кузен Сварливого, приподнял портьеру палатки.

— Ну что, кузен, — произнёс он, — готовимся к празднику?

— Готовимся, — прошептал Людовик Десятый.

— Для человека, который женится, вы не выглядите счастливым, кузен! — заметил Валуа с некоторой иронией.

Людовик Десятый был слабым существом, которому всё время нужно было перед кем-то изливать душу, даже перед теми, кто мог (как Филипп) порадоваться его бедам. Он показал на небольшой портрет, подвешенный к стойке его палатки. Портрет был изумительным. На нём была изображена очаровательная блондинка с голубыми глазами, гармоничные черты лица которой вызывали волнение, настолько они были изящными и милыми. Это был портрет Клеманции Венгерской, на которой король должен был жениться через несколько часов, хотя ни разу её не видел.

— Меня страшит эта встреча, Филипп, — признался Сварливый.

— С чего это вдруг, кузен?

Сварливый показал на своё желтое лицо, отражавшееся в зеркале.

— Она так прекрасна, а я такой урод!

Валуа рассмеялся:

— Полноте, Людовик! Вы не так уж плохи собой! И потом, вы — король. А король не может быть некрасивым!

Немного приободрившись, Людовик встал, чтобы полюбоваться лицом своей невесты. Клеманция ехала из Неаполя на свадьбу, которая должна была состояться в Сен-Лье в Шампани.

Этот новый союз наводил страх на Сварливого не только по причине, которую он только что назвал, но ещё и потому, что совесть у него была нечиста. Несчастный супруг распутной Маргариты Бургундской сделался вдовцом, попросту задушив её в камере замка Шато-Гайар. Угрызения совести не сильно терзали его: негодяйка получила то, что заслужила. Но Сварливый испытывал страх перед Высшим Судом, и проклятие Верховного тамплиера, брошенное на костре, не давало ему покоя ни днём, ни ночью.

Валуа тоже подошел к картине и восхищённо кивнул.

— Бог мой, как она красива! — вздохнул он не без зависти.

— Похоже, в натуре она ещё лучше, — добавил король с польщённым видом. — Не так ли, Берюдан?

— Эта женщина подобна солнцу, — быстро ответил цирюльник.

Валуа посмотрел на этого тучного мужчину с густыми бровями и мясистым ртом.

— Ты её знаешь, дружок?

— Мессир король направил меня в Неаполь, прежде чем поручить своим посланникам попросить руки госпожи Венгерской. — объяснил цирюльник.

Валуа удивлённо посмотрел на своего кузена. Отправить цирюльника со столь необычной миссией — такое могло прийти в голову только этому несчастному Сварливому.

— Я доверяю мнению Берюдана, — пояснил Людовик Десятый, порозовев (если это было возможно при его землистом цвете лица). И добавил: — Перед тем как попросить руки Клеманции, я должен был убедиться в том, что она хороша собой. Берюдан мне это удостоверил. Этот портрет, который я получил впоследствии, и стал подтверждением его слов.

В глубине души Филипп де Валуа отдавал должное предусмотрительности монарха. Он думал, что если в государственных делах Сварливый будет столь же благоразумным, сколь и в личных, может быть, он будет править сносно, несмотря на свое личико цвета тыквенного семечка!