История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [24]

— Вы говорите, что он сделал много разных вещей, — обрывает Берта, которую мало интересуют его политико-философские взгляды. — И что же ещё?

— Он ликвидировал орден тамплиеров.

— Я видел по телевизору, — вспоминает слон Берюрье. — Монахи гнали веселуху, да? Эти господа собирали бабки и прикалывались с распятием, и ещё они устраивали неслабые группёшники. Они разыгрывали великую сцену артиллеристов в монастыре. Чёрт! Если ты носишь платье, рано или поздно у тебя появляются склонности, неизбежно!

— Нет, ну не могут же мужчины оставаться целомудренными всю жизнь, — вступается Б.Б. — Я надеюсь, что Церковь всё-таки разрешит кюре жениться!

— Сегодняшние кюре такого счастья не увидят, — уверяет Толстяк, для которого постановления Вселенских соборов не составляют тайн. — Но их дети — возможно…

Он возвращается к Филиппу Красивому:

— Я его себе так представляю: большой, с низким голосом. Он, наверное, жарил этих тамплиеров, не так ли?

— Браво, Берю.

— И во время этого барбекю биг босс тамплиеров, старый бородач, проклял короля, так или нет? Потом даже были всякие последствия!

— Их было много, но самым тяжёлым было то, что господин Морис Дрюон написал целых шесть томов на эту тему.

Я собираюсь с мыслями и продолжаю:

— Друзья мои, если уж мы говорим о Филиппе Красивом, нельзя не вспомнить о Нельской башне!

— Я всё знаю, — уверяет эрудит. И декламирует голосом пенсионера из театра «Комеди Франсез»: — Если ты не идешь к Гардеру, Гардер идёт к тебе!

— Ты путаешь, Толстяк, это не из фильма Юнбеля![65] — останавливаю я его. — Нельская башня находилась напротив Лувра, на другом берегу Сены.

— Там, где находятся заведения легавки?

— Вот-вот! В этой хижине происходили дикие оргии!

— Не может быть! — восклицает Берта, которая вновь почувствовала интерес к моей лекции.

— Жена кинга, Жанна Наваррская, немного маялась в Лувре. Её муженёк занимался королевством больше, чем её персоной. Говорят, что по ночам она иногда поднималась в Нельскую башню, чтобы немного позабавиться со студентами!

— У неё, наверное, был выбор не из лёгких, Латинский квартал в двух шагах, — замечает Берю. Затем распаляется: — Вот так всегда с жёнами богатеньких. В то время как те гнут позвонок, дамы разминают свой целлюлит с ухажёрами. Или же отправляются в круиз на яхтах, в то время как их дятлы корячатся, чтобы заработать им на икру и на нижнее бельё из белой норки.

В нём закипает обида за всех богатых, но несчастных мужей мира.

— Надеюсь, что он застукал её на ложе преступления, твой Красивый?

— Ни разу! Королева знала, на что шла! Как только она получала своё от этих молодых людей, она их засовывала в мешок и бросала в Сену!

— Они что, для неё были вроде спичек, которые ты использовал и выбросил?

— Всего лишь из осторожности, старик. Она убирала свидетелей!

— Хороши свидетели! — орёт Опухоль. — Скорее, соучастники. Короче, Филипп ни о чём не подозревал?

— Во всяком случае, он ничего не говорил. Он как бы отступил назад, чтобы дальше прыгнуть, ибо двадцать лет спустя эту башню использовали его снохи. У него были трое сыновей и одна дочь. С дочерью никаких историй: её выдали замуж за короля Англии. Но вот сыновья женились на трёх кузинах: Бланш, Жанне и Маргарите Бургундской.

— О, я знаю, — уверяет Берюрье, довольный собой. — Маргарита Бургундская, это Мари Марке´ по фамилии?

— Ты путаешь, парень, Мари Марке исполнила свою роль до войны. Но эта была ещё той прошмандовкой!

— Мари Марке?

— Нет, Маргарита Бургундская.

— Твои Маргариты, будь они Прованские или Бургундские, они были не прочь поиграть на дудочке!

— Эти три бесстыдницы побили все рекорды. Их свояченица, королева Англии, настучала на них королю.

— Что с ними сделали? — глубоко переживает Берта.

— Их постригли и заточили в камерах.

— Всего лишь? — восклицает Берю разочарованно.

— О! Ты считаешь, этого мало? — возмущается его куча жира. — То, что их постригли, ещё ладно, волосы отрастают. Но камеры тех времен, брр!

— Да, это не «Карлтон»[66], — соглашается Толстяк.

— Но хуже всего пришлось их любовникам, — продолжаю я.

— Не может быть! — поют дуэтом супруги.

Они смотрят друг на друга, не зная, кому начать выяснение вопроса, но пауза затянулась, и они выкрикивают опять же дуэтом:

— Что с ними сделали?

Я медлю, чтобы разжечь их любопытство, затем объясняю:

— Для начала им отсекли… предмет преступления и его аксессуары.

— Что вы имеете в виду, комиссар? — отказывается понимать Берти.

— Какая же она всё-таки невинная в своем роде, моя Берточка! — восклицает Берю. — Ты представляешь, как этим бедолагам было одиноко после удара бритвой!

— И это были ещё цветочки, если так можно сказать, — продолжаю я.

— Ничего себе, цветочки, — шепчет Берю, представив себе картину казни.

— После этого с них содрали кожу живьём! Затем четвертовали! И наконец, отрубили головы!

— И ты говоришь, что королю подмаячила их золовка?

— Да, из женской ревности. Скажем в её защиту, что она была замужем за гомосексуалистом.

— Почему бы ей тоже не слазить в башню, вместо того чтобы всё крушить! Тем более что со своим мужем-педиком ей пришлось пережить муторные сцены, не так ли? Но уж у кого и было железное сердце, так это у твоего Красивого. Так по-зверски обойтись с ребятишками только за то, что они воспользовались аппаратом, которым их снабдил Господь, я этого не понимаю. Ну а что же мужья?