История философии. Средние века - [70]

Этьен Жильсон в замечательной работе, посвященной философии Бонавентуры, опубликованной в 1924 году, акцентировал внимание именно на этом направлении в его мысли, обосновывая свою гипотезу, согласно которой Бонавентура занят построением христианской философии, отличавшейся определенно выраженной неприязнью к Аристотелю, а также, несмотря на схожесть, от христианизированного аристотелизма учения святого Фомы Аквинского. Однако интерпретация Жильсона была подвергнута критике, особенно со стороны ван Стеенбергена. Последний указывает на то, что если, например, Бонавентура придавал особое значение недостаткам слишком самостоятельных философских систем, то так же поступал и Фома Аквинский. К тому же Фома Аквинский не менее, чем Бонавентура, рассматривал философские знания как требующие завершенности через дополнение их знаниями богословскими, к тому же он считал, что познание Бога с богословской точки зрения второстепенно по сравнению с непосредственным Его созерцанием. Нападки Бонавентуры на Аристотеля содержатся в основном в произведениях, написанных в то время, когда аристотелизм в своей неортодоксальной форме[197] стал занимать заметное положение на факультете искусств в Париже; феномен, который не мог не вызвать протеста как со стороны Фомы Аквинского, так и со стороны Бонавентуры. Ван Стеенберген также отстаивает мнение, что философия святого Бонавентуры вовсе не плод откровений святого, а скорее всего эклектичная неоплатоническая модификация аристотелианства, находящегося в подчинении у богословия Августина.

Многое из того, что говорит ван Стеенберген, кажется пишущему эти строки совершенно верным. Так, например, верно то, что для Фомы Аквинского, если люди в большей части приходят к познанию Бога, а философы способны отличать истинные представления о Боге от ложных, необходим свет откровения[198]. Так же верно и то, что критика Аристотеля присутствует в сочинениях Бонавентуры, написанных в период наиболее острой полемики на факультете искусств в Париже, что вызвало бурный отпор со стороны богословов. Критические замечания Бонавентуры, однако, не ограничивались этими сочинениями. Тем не менее, в любом случае они не могут быть просто отброшены только по той причине, что написаны позже комментариев к «Сентенциям» и отражают настроения Бонавентуры, вызванные определенной ситуацией. Все дело в том, что в области, которую можно было бы охарактеризовать как трансцендентную метафизику, Бонавертура отдает предпочтение скорее Платону и Плотину, но вовсе не Аристотелю; хотя он безусловно верит, что истины, к которым так приблизились Платон и Плотин, лучше всего усвоены Августином, просвещенным светом христианской веры. В конце концов, описывать философию Бонавентуры как эклектичную и как схожую с неоплатоническим аристотелианством не совсем уместно. Если рассматривать взгляды Бонавентуры в деталях, то, безусловно, он был эклектиком. И аристотелевские элементы занимают в его эклектизме определенное место. Однако его подход к философской рефлексии, ориентированный на «внутренний мир», гораздо более схож с подходом Августина, чем с подходом Аристотеля. И все это нельзя считать просто предметом христианского богословия или христианской духовности. Влияние этих факторов не подлежит сомнению. Но дело в том, что на мысль Бонавентуры они влияли только в пределах философии.

По этой причине считать Бонавентуру незаконченным аристотелианцем было бы все же справедливым. Его подход, видимо, рассчитан не на всякий вкус. Некоторым он может показаться слишком субъективным, поскольку в нем ощущается недостаток духа «научной» философии. Тем не менее в истории философии это подход, имеющий тенденцию возобновляться. И уж, конечно, он не представляет собой типично аристотелевский подход.

3

Обратимся к человеку иного типа, к прославленному английскому францисканцу Роджеру Бэкону (около 1215–1292). После завершения курса обучения наукам в Оксфорде Бэкон в 1237 году переезжает в Париж. В Париже он читает лекции по физике и метафизике Аристотеля – факт, скорее всего указывающий на то, что какие-либо серьезные ограничения в те времена не были введены. Кроме того, он проводит сравнительный анализ целого ряда комментариев, некоторые из которых уже утрачены, к трактатам Аристотеля, а также к одной или двум работам, вроде «Книги причин» («Liber de causis»), которые ошибочно приписывались Аристотелю. Бэкон был большим почитателем греческого философа, хотя его невозможно назвать чистым аристотелианцем, каким он себя считал[199]. Однако он не был поклонником парижских богословов, по поводу которых он не раз делал колкие замечания. Он бранил их за отступление в сторону философии, за пренебрежение к языкам и наукам и за то почтение, какое они оказывали таким людям, как Александр из Гэльса и Альберт Великий. Таким образом, Бэкон не высоко ставил труды профессоров богословия для систематического развития своего предмета.

Приблизительно в 1247 году Бэкон возвращается в Оксфорд, а несколько лет спустя вступает в орден францисканцев. В Оксфорде он целиком посвящает себя лингвистическим и научным исследованиям и пишет свой главный труд «Большое сочинение» («Opus maius»), которое дополняет «Малым сочинением» («Opus minus»), а затем «Третьим сочинением» («Opus tertium»). Им также написаны сочинения по математике и другим научным дисциплинам, кроме того, сочинения по грамматике греческого и древнееврейского языков и краткое руководство по философии. По причинам, до сих пор еще не совсем ясным