История эпидемий в России. От чумы до коронавируса - [37]
Гораздо более суровому наказанию подвергся «посадской человек Федка Григорьев», который в сентябре 1655 г. пришел из города Кашина в село Постемниково. Воеводе было приказано: «И ты б его Федку за то, что он проходил через заставу, велел в Кашине перед съезжею избою, при кашинпах, при многих людех бить батоги нещадно, чтоб ему и иным на него смотря впредь так воровать, через заставу ходить, было неповадно»>[170].
К строжайшей ответственности привлекались люди, принимавшие в своих домах гостей или родичей, приехавших из зараженных или подозрительных на заразу местностей и каким-либо способом миновавших заставы. В 1654 г. населению города Устюга и его уезда предписывалось не держать у себя приезжих из Москвы: «А будет кто кого учнет к себе пускать и держать у себя тайно, а после про то сыщется и тем людям быть за то в смертной казни безо всякия пощады». В том же году в «памяти» Тихвинского монастыря было указано: «А буде кто станет к себе приезжих или прохожих каких людей на надворье пускать или у себя таить, или на посад приставать… и им за то быти от государя… в смертной казни».
Такой же указ был издан в 1656 г.: «Июля в 29 день послать памяти во дворец, в Конюшенный приказ, в государынину – царицину Мастерскую Палату, а велеть собрать старост и сказать им о том, чтоб вег брали десяцких, и тем десяцким и старостам приказать накрепко, чтоб они десятчаном по государеву указу учинили заказ крепкий под смертною казнию, которые тех слобод жилецкие и всякие люди, их братья и дети, и всякие захребетники приедут к Москве из понизовых городов, и тех бы приезжих людей в те слободы отнюдь во дворы не пускали и от дворов, и от слобод их высылали за земляной город, а ставили их а поле и про них извещали тотчас».
Строгость в соблюдении карантинных мероприятий нередко приводила к тому, что люди начинали «мереть» не от морового поветрия, а от голода. В 1657 г. Шеховской писал: «Мишка Шеховской челом бьет… велено мне от Гродненского повету и от литовских городов, от морового поветрия учинить заставы крепкие и засечь засеки, и в Вильне в съезжую избу приходят многие и шляхта, и мещане, и поветные люди и бьют челом… многие де в местечках, и в селах, и в деревнях поветные люди помирают смертью с голоду, потому что в Вильну де за заставами из поветов хлебных запасов не возят».
Карантинные мероприятия наносили большой ущерб и торговле. Так, например, в 1690 г. в Москву была подана населением челобитная, в которой говорилось: «В Курске на посаде в разных слободах в городы никуды для торговых промыслов пропущать их не велено… и от того они оскудали и обедняли, и великий государь пожаловали бы их учинился на люди упадок и многие посадские люди померли, и за тем упадком них не велели».
Но Московское правительство меньше всего склонялось к налоговым льготам. Ответа на эту свою челобитную куряне не получили и немного времени спустя снова обратились с просьбой: «Велено с нас, сирот ваших… взять стрелецкие деньги, и ныне из тех денег стоим мы, си для того упадку и для их скудности тех стрелецких денег править на роты ваши, на правеже, а нам… тех стрелецких денег платить нечем и взять негде, потому что промыслишков своих отбыли… Велите… указ учинить и в стрелецких деньгах для нашего разорения дать льготы, чтобы нам, холопам вашим, с женами и детьми от того в конец не разориться». Исход этого дела неизвестен, но вряд ли злосчастные куряне получили просимые льготы.
Особо нужно остановиться на организации застав.
В первой половине XVII века обычно на заставы посылался один человек от 5 душ местного населения. Самые заставы размешались одна от другой на довольно близком расстоянии. В 1643 г. на Пехорской заставе были размещены «на версте и на дву верстах по стрельцу, да по 2 человека уездных людей, а на трех и на четырех верстах – по стрельцу ж, да по 3 человека уездных людей». В том же 1643 г. «с Москвы поставлены заставы по дорогам для береженья от морового поветрия… на Вяземской дороге, на Ельце, Иван Тимофеев сын Фустов, да подъячий Кирилло Семенов, а с ними московских стрельцов 30 человек… на Тверской дороге, на Хинке – Таврило Андреев сын Вельяминов, а с ним 3 человека детей боярских, да стрельцов 30 человек»>[171].
Ширина охранной полосы заставы равнялась, например, на дороге от Москвы к Владимиру 17 верстам. Она закрывала собой Владимирскую дорогу и девять проселочных дорог. В состав заставы, как мы видим, входили: начальник – голова заставы, подъячий для ведения записей и переписывания бумаг, 3–4 человека «детей боярских, крепких, кому б мочно верить», по одному от 5 душ населения или от 5 дворов. «Уездных и всяких чинов люди» должны были являться на заставы вооруженными. Так, в 1643 г. было отдано распоряжение направить на заставу «всяких чинов людей, поместных и вотчинных сел и деревень крестьянам с 5 дворов по человеку, с рогатины, с топоры и с заступы».
Сведения, относящиеся ко второй половине XVII века, говорят об иной организации застав. В 1681 г. кунгурскому воеводе было приказано: «Учинить заставы крепкие, а на тех заставах велели быть из отставных дворян, которым оклады по двести четьи и меньше, а в которых городех дворян нет – кого пригоже, а с ними тех городов служилым людям… по скольку человек пригоже, да с ними ж велели быть тех городов разных сел и деревень посадским и уездным людей… поскольку человек пригоже». Следовательно, в это время заставы организовались без участия стрельцов. Возможно, что твердых норм для заставной службы не существовало, и что организация застав видоизменялась от случая к случаю. Заставная служба являлась тяжелым бременем как для «посадских и уездных и иных всяких чинов людей», так и для стрельцов. В 1643 г. люди Осташковской слободы «безотступно били челом», прося освободить от несения заставной повинности и указывая, что «нет у них для застав ни по одному бобылю, а работают сами своими руками, и что высеяно у них хлеба, и то обрядить некому».
