Истории замка Айюэбао - [156]

— В прошлый раз ты привозил подарок для приятки, то есть для фольклористки, а ты знаешь, чья она приятка? У Шаюаня!

— Вот незадача, разозлил я деревенского главу.

— Ещё как! Если бы кто другой владел постоялым двором, тебе уже давно снотворный порошок подсыпали бы.

Чуньюй Баоцэ схватил его за нос:

— Все настолько ему преданы? Что даже готовы поднять руку на постояльца?

— А то! Его первую женщину похитил тот парень с острова, а вторую увёл бы постоялец гостиницы. Станет он считаться со мной, владельцем гостиницы!

Старый Сом скорчил свирепую физиономию, но тут же опустил голову и заговорил сам с собой:

— Когда тигр не ест людей, с ним можно поиграть, но нельзя забывать, что это прежде всего тигр…

— А кто здесь тигр?

Старый Сом опустил веки:

— Так вы и есть.

— Неужто я такой жестокий?

— Сейчас нет. — Старый Сом выглянул в окно, за которым стало светать: — Забыл вам сказать: вечером приходил У Шаюань, вы в это время спали.

Чуньюй Баоцэ угукнул и спросил:

— Ты всегда ему докладываешь, когда я приезжаю?

— Обязательно.

Рассвело. У председателя голова раскалывалась от боли. Вскоре после того, как Старый Сом от него ушёл, едва волоча ноги, в дверь постучал У Шаюань.

— Я так и думал, что весной вы точно приедете, и наконец дождался, — сказал У Шаюань и, потянув носом воздух, учуял запах алкоголя.

Чуньюй Баоцэ убрал в сторонку остатки холодца и стаканы и выставил на столик чайник с чаем, а затем пригласил У Шаюаня сесть напротив, и тот уселся, скрестив ноги по-турецки.

— У нас здесь только так и сидят — вы привыкли, господин Чуньюй?

— Привык, это очень удобно.

С того момента, как гость вошёл в комнату, Чуньюй Баоцэ украдкой наблюдал за ним, ожидая увидеть на его лице выражение самодовольства, однако если оно и присутствовало, то было незаметным. Тем не менее ему бросилось в глаза, что «интеллигентишка» обновил причёску, волосы были ещё короче и жёстче и торчали, как щетина, а те два вихра на макушке выглядели до ужаса свежими. Знает ли он о содержании разговора с Оу Толань, пока было неясно, но это лишь вопрос времени. Чуньюй Баоцэ от всей души полагал, что фольклористка была не из тех, кто падок на лесть и кичится поверхностной славой. Но эти мысли не утешали его, а, напротив, ещё глубже погружали в уныние. Волевым усилием он заставил себя оказать У Шаюаню радушный приём, думая при этом: пора расставить все точки над «i», ведь уже весна — это будет решающее время для Цзитаньцзяо и для «Лицзинь».

— Господин председатель, первым делом я хотел бы поблагодарить вас: без вашего вмешательства этой весной наша деревня выглядела бы уже совсем по-другому, — начал У Шаюань, не ходя вокруг да около.

— Не стоит благодарности, я всегда выполняю свои обещания…

— Но все в деревне понимают, что вы вряд ли будете и дальше нам помогать. Пройдёт весна, настанет осень, и случится то, что должно случиться. Деревенские переоценивают мои возможности, они думают, я Сунь Укун[29], и надеются, что мы между собой все проблемы решим. Но ведь у меня нет таких способностей: я не уберёг даже собственную жену, что уж говорить о целой деревне. Да вы и сами знаете…

В памяти председателя сразу же всплыл птичий питомник на острове: миниатюрная женщина, директор с родимым пятном. Испытывая глубокое сочувствие и жалость, он опустил голову, затем посмотрел на гостя и словно на что-то решился:

— Ты не должен падать духом, приятель, в любом случае у тебя была настоящая любовь, а некоторые за всю жизнь такого не испытали ни разу — вот кто действительно достоин жалости. Оказавшись на смертном одре, такой человек больше всего на свете мечтает хоть раз пережить подобную страсть, но это невозможно. — Взглянув на вихры на макушке собеседника, Чуньюй Баоцэ добавил, делая ударение на каждом слове: — Нет ничего сложнее этого!

У Шаюань не был настроен говорить о любви и сжал губы:

— Сейчас меня больше волнует, как сохранить мирную, спокойную жизнь в Цзитаньцзяо. А наличие и отсутствие любви — это уже судьба.

— Ага! Одной фразой самое главное изложил! Почтенный, не кажется ли тебе, что это и есть самое страшное? Единственное, что никому не подвластно, — это судьба! И лезть из кожи вон бесполезно: как предначертано судьбой, так оно и будет…

— И всё же, — У Шаюань посмотрел на него, — человек должен бороться до последнего вздоха! Нельзя расслабляться, в том числе и сейчас, в случае с Цзитаньцзяо!

— Вы уже достигли своей цели — я не понимаю, чего ещё вы хотите добиться? Деревня осталась нетронутой, и наверняка… нет, обязательно всё будет ещё лучше! Соседние деревни не могли и мечтать о таких выгодных условиях! Я совершенно не понимаю, чего ещё вам нужно?

У Шаюань сел на корточки на кане:

— Я уже много раз говорил, что нам не нужны никакие условия от «Лицзинь». Короче, мы — это мы, и мы не хотим иметь ничего общего с вами.

Чуньюй Баоцэ ощутил покалывание в макушке. Протянув руку, он похлопал себя по этому месту и сам испугался той силе, с которой он это сделал. Прикрыв глаза, он подождал, когда отступит этот жуткий дискомфорт, и медленно открыл глаза:

— Прошу прощения, ночью перебрал… Ох, понимаю, почтенный, ты уже что-то подобное говорил. Однако урбанизация — это общая тенденция, мы лишь можем изменить какие-то мелкие детали, и, говоря начистоту, это слияние будет чисто номинальным. Что вы от этого теряете?