Истории замка Айюэбао - [153]

Чуньюй Баоцэ улыбнулся, а затем, спрятав улыбку, спросил:

— Расскажешь мне, что тут интересного произошло за зиму и весной?

— Ну так, — Старый Сом поджал губы, — в деревнях на побережье не очень спокойно. Я чую, что-то нехорошее случится, У Шаюань в такую холодину ходит по улице нараспашку…

— Ну и что?

Старый Сом хихикнул и сделал страшное лицо:

— Вы, начальник, не знаете, что наш глава — человек вспыльчивый, он так ходит только когда очень разозлится, нараспашку-то в самый холод! Той зимой, когда его жена сбежала с другим, он так же ходил…

Чуньюй Баоцэ испуганно сглотнул и ничего не сказал.

— Потерять жену и потерять деревню для него почти одно и то же. Владыка небесный, в соседних деревнях втихаря такой произвол творят! Несколько человек увели, потом, правда, отпустили. К нам в деревню тоже приезжали, но позавчера уехали. Точно вам говорю, что-то серьёзное назревает, вроде восстания длинноволосых[28]. Неспокойно нынче на побережье… — Старый Сом удручённо посмотрел на гостя.

Чуньюй Баоцэ ощутил, как холод пробрал его с головы до ног, и, потирая руки, ответил:

— Налей-ка мне чашечку, а лучше принеси чайник горячего чаю прямо с огня.

Большую часть дня он провёл взаперти в своём номере, ничего не делая. Он вышел из гостиницы лишь во второй половине дня, но настроение было не прогулочное. Он направился прямиком на север, прошёл насквозь вымощенный чёрным камнем переулок. Где-то впереди звучало множество голосов, и он ускорил шаг. Подняв голову, он увидел морские просторы: ах, сегодня море было светло-голубое и невероятно прекрасное! На песчаном берегу были люди — судя по одежде, приезжие, — но не так уж много, было достаточно свободно. Он посмотрел на восток и увидел длинный соломенный навес. А сейчас, на пороге лета, всё было как тогда! Он поспешил к навесу, нашёл там свободное место и сел. Хозяин ресторана сообщил, что с наступлением жары посетителей будет всё больше. Чуньюй Баоцэ уже обедал, но всё равно заказал себе стаканчик разливного пива, большое блюдо жёлтой мактры и двадцать перченых и солёных омаров. Хозяин заведения наблюдал в сторонке; он уже заранее облачился в летний костюм, голову повязал узорчатой тканью, держал себя гордо и с достоинством.

— Вы, деревенские, не боитесь холода, это настоящий дар! — Отхлебнув большой глоток пива, Чуньюй Баоцэ поднял большой палец, думая об У Шаюане, который выходил на зимний холод нараспашку.

Уходя из ресторана, он ощущал лёгкое опьянение. Он остановился у входа в переулок, ведущий к дому деревенского главы, и думал о предстоящем ему жизненно важном визите. Наручные часы показывали десять минут четвёртого; в это время даже самые большие любители сиесты должны уже были проснуться. Он хотел пойти к фольклористке: несмотря ни на что, после совместного пребывания на том острове они, можно сказать, стали близкими друзьями. Теперь его не терзали сомнения насчёт уместности самостоятельного визита к ней: в конечном счёте он мог, как и У Шаюань, прийти к ней в одиночку. Некоторое время он стоял перед хижиной и смотрел на тростниковую крышу, куда любили садиться чайки, но сейчас там не было ни одной птицы. Растущая в переднем дворике канна расцвела, а недавно посаженный рядом с ней гибискус ещё не раскрыл бутоны.

Фольклористка встретила его как давнего друга, но в её обращении по-прежнему ощущалась дистанция: это чувствовалось в том, как она его поприветствовала, как церемонно пропустила вперёд, как называла его «господин» и обращалась на «вы».

— Я сейчас был в том ресторане на берегу, под навесом, и хоть ещё не лето, но мы там уже выпили, — оживлённо рассказывал он, нарочно повысив голос.

Она же, напротив, отвечала тихо, словно напоминая, что в помещении следует беседовать мягко и сдержанно. Когда он снова открыл рот, голос его зазвучал намного ниже и глубже.

— Наконец-то сможете расслабиться. Теперь, наверное, побудете здесь подольше? — спросила она.

— О да, здесь идеальное место для отпуска. Гагарки прекрасны, морской ветер чудесен. А если пройти на север сквозь ряды хижин, то кажется, что перенёсся в другую эпоху.

Потирая руки, он незаметно скользнул взглядом по её прикрытой груди и про себя выругался: «Чёрт!» Женщина улыбнулась, демонстрируя белоснежные зубы. Он подавил восхищённый вздох: только у женщины-учёной, влюблённой в море, могут быть такие привлекательные зубы! Он вспомнил, как Комиссар однажды заглянула ему в рот, будто коню, и сказала, что зубы у него растут под углом внутрь, как у лошади, и что это признак сверхчеловеческой энергии. Он был согласен с её выводом: сколько бы сражений ни пережило его покрытое шрамами тело, сколько бы стонов оно ни издавало, сегодня, приближаясь к шестидесятилетнему рубежу, он всё ещё был в полном расцвете сил. Тем не менее он боялся поступать неосмотрительно и продвигался осторожно, прощупывая почву, затем отталкивался, совершал резкий прыжок — и вот трофей в его руках! «Годы никого не щадят», — напоминал он себе.

Оу Толань, похоже, была занята своими материалами: рядом со стопкой бумаг лежала сиреневая ручка, а сейчас, выкроив свободную минутку, она убрала всё в ящик. Он подумал: не хочет показывать другим свой прекрасный почерк, стыдится, прямо как девочка. Всё нужно держать в секрете — говорят, до публикации результатов научные исследования считаются тайной, даже если не представляют особой ценности. Это табу, но он был далёк от науки, как гора от другой горы, и не мог этого объяснить, особенно когда дело касалось женщины-учёной. Он раздумывал, как сообщить ей своё жизненно важное решение. Малейшая неосторожность приведёт к прямо противоположному эффекту: если птицу спугнуть, она бросает корм и убегает, улетает прочь. Нужно вести себя тактично; пусть всё произойдёт естественно, само собой, постепенно, пусть птичка сперва склюёт разбросанные зёрнышки, а уже потом можно предложить ей больше корма, чтобы она насладилась обильным пиршеством.