Истории и теории одного Пигмалиона - [27]

Мы условились, что в тот день я заеду за ней, мы поужинаем за городом и вместе проведем вечер. Однако я застал ее с какой-то ее новой, незнакомой мне подругой, которая к тому же, оказалась не нашего круга. Стройная девушка с необычайно тонкими чертами. Мария пригласила подругу поужинать с нами. К тому времени я уже привык глотать все, что она мне преподнесет, хотя мне очень хотелось провести вечер вдвоем. Так или иначе, мы поехали. В машине Мария начала пересказывать подруге почти слово в слово одну статью в зарубежном журнале о недавно вышедшей из печати моей новой работе. Я сам дал ей журнал на нашей прошлой встрече. Мне все еще хотелось доказать свою значимость, одним словом нечто вроде: видишь, что люди пишут обо мне, даже за границей, а ты как ко мне относишься?..

Расслабившись, я слушал знакомый милый голос, мне чудилось в нем восхищение мной и моими работами, которое я знал и любил. Я был счастлив, что она наконец увидела, — раз и за границей мне такое уважение — с кем имеет дело. Это был бальзам на мои раны, передо мной уже замаячила надежда, что еще не все потеряно. А Мария увлеченно и очень хорошо рассказывала, да так, что даже мне, зазнайке, время от времени приходилось обращать все в шутку, дескать тут уж ты перебарщиваешь. Но в общем-то я не мог скрыть от двух чертовок, что все это мне очень приятно.

Вечер прошел неожиданно приятно, разговор вертелся вокруг меня, они льстили мне, даже чересчур, я тут же развил одну из своих ошеломляющих идей. Вообще, как говорится, был в ударе. В упоении от своей значимости, я рассказал им о кипрской находке, изложил свою версию об ожидаемых результатах, а когда под конец описал им свои планы и идеи, Мария совершенно искренне, как тогда мне показалось, а на самом деле со всем притворством, на которое была способна, воскликнула: «Ты, гений!». Я блаженно расплылся в улыбке, а девушки смотрели на меня восторженно улыбаясь.

Я расплатился, заведение вскоре закрывалось. Когда мы вышли, девушки прошли вперед, а я, довольный, шел на некотором расстоянии от них. Машина была метрах в двухстах. Они о чем-то шептались, смеялись. Потом они остановились, и я услыхал необычайно серьезный голос подруги: «И все-таки Мария, это свинство!»

И тут я понял: ведь они смеялись, издевались надо мной! Мария выставила меня с самой смешной, по ее мнению, стороны. Я почувствовал страшную горечь в душе. Но сглотнул и это. Нашел в себе силы завезти их — в тот вечер подруга оставалась у нее переночевать, а мне и без того хотелось побыть одному. Я пошел на квартирку, которую я снимал для нас, и как только присел на кровать, заплакал от обиды.

Я думал, а может, я и в самом деле слишком люблю себя? Но как не любя самого себя, любить другого человека, других людей? Неужто она не видит, как я люблю ее, до беспамятства, готов на любые унижения, неужто не понимает, что если я могу так любить ее, то это от избытка, от естественного переливания драгоценной чаши любви в моей душе. Хилая, покрытая скорлупой индивидуализма, мелочно-эгоистическая любовь не переполняет чашу и не переливается в любовь к другим, к другому человеку. Опять начались бесконечные монологи и споры с нею, которые на следующий день я ни за что не выразил бы в той определенной и категорической форме, в какой сочинял их ночью.

— Знаешь, — как всегда после некоторого молчания начал профессор, явно желая рассмотреть тему в несколько ином ракурсе, — ты даже не представляешь себе, как я хочу, чтобы ты не понял меня превратно! Заметь, я не столько рассказываю тебе саму историю, сколько развиваю тему, потому что сама история утратила для меня жгучий интерес, но тема осталась и, можно сказать, теперь она волнует меня больше, чем раньше. Ты посмотри, как даже у Овидия Пигмалион и его темы появляются ПОСЛЕ того, как он возмутился «бесчисленными пороками, которых природа женской душе в изобилье дала». Именно на это я хочу теперь обратить твое внимание.

Я делаю упор на негативные стороны оставившей меня Галатеи вовсе не потому, что в ней не было ничего положительного, ничего доброго, а потому что я прослеживаю разницу между изваянием моей фантазии или, если хочешь, порождением моего сознания и тем реальным, осязаемым, дорогим мне существом, которое в крови и плоти вновь сидело напротив меня и все еще оказывалось в моих объятиях, хотя и гораздо реже, чем я того хотел. Мне бы не хотелось, чтобы ты думал, будто Мария была недостойна любви. Нет людей недостойных ее преобразующей силы. И это в наименьшей мере относится к ней. Просто я предлагал ей свою любовь в таких порциях, таком излишестве, что она могла и не замечать ее, разбрасываться ею, как вздумается, не ценить ее, полагая, что у нее нет конца, хоть и было начало. Во всем остальном она была подкупающе прекрасна, физически и душевно одарена и излучала вокруг себя какую-то возбуждающую, вдохновляющую силу. Ее женственность, даже притворство, были очаровательны, теперь я уже знаю, что всевышний покарал меня, повстречав с самой Нечистой силой. Вопрос только в том — за что? Потом уже, думая о пережитом, я, кажется, сумел найти правильный ответ.