Исторические записки. Т. IV. Трактаты - [38]
Вслед за тем мудрые [люди] создали тамбурин тао, барабан гу, ящик с билом цян и лежащего тигра с клавишами цзе, окарину сюань и флейту чи[148]. На всех этих шести видах инструментов звучали благородные мелодии. Затем появились колокол, каменное било, волынка юй, и гусли сэ, которые гармонически дополнили первые инструменты[149]. Щиты и боевые топоры, хвосты фазанов и яков использовались при плясках. Эта музыка и танцы сопровождали жертвы в храмах духам прежних [мудрых] правителей, они исполнялись также, когда глава дома угощал вином участников церемонии, когда подносили вино тому, кто представлял духа, когда поднимали тост за главу дома[150]. Когда расставляли чиновников по рангам, по их знатности и незнатности, каждый получал должное. Все это служило тому, чтобы показать будущим поколениям порядок отношений между благородными и низкими, между старшими и младшими.
Долгий звук колокола рождает призыв, а призыв рождает решимость, решимость же зовет к военным делам. Совершенный муж, заслышав звук колокола, думает о военных чиновниках-офицерах. У каменного била чистый звук, он рождает умение различать [добро и зло], а такое различение рождает самопожертвование. Совершенный муж, слыша звон каменного била, думает о чиновниках, погибших в борьбе за жалованные земли. Звуки от струн из шелка печальны, эта печаль рождает бескорыстие, а бескорыстие утверждает волю. Совершенный муж, слыша звуки гуслей цинь и сэ, думает о чиновниках, верных долгу. У инструментов из бамбука звуки растекаются, растекаясь, они рождают [стремление] собираться вместе, а собираясь, люди образуют сборище. Совершенный муж, слыша звуки волынок юй и шэн, большой свирели сяо и флейты гуань, думает о чиновниках, воспитывающих толпы людей[151]. Звуки барабанов гу и пи, [используемых в пешем и конном строю], шумливы, этот шум рождает движение, а движение бросает массы людей вперед. Совершенный муж, слыша звуки барабанов пехоты и конницы, думает о служивых, которые ведут войска и командуют ими[152]. Так совершенный муж, слушая [различные] звуки и мелодии, не просто слышит звон и стук, и только, но находит в них то, что связано с его мыслями и намерениями».
Как-то Биньмоу Цзя сидел рядом с Конфуцием, и Конфуций завел с ним разговор. Коснувшись музыки, философ сказал:
«Почему предостерегающие удары [барабана] к воинственному танцу [и сопровождающей его музыке] столь [90] продолжительны?»[153]. Ответ гласил: «[У-ван] опасался, что он еще не заполучил поддержки масс [своих войск]». — «Зачем же нужны длительные вздохи и протяжные звуки?» Ответ гласил: «[У-ван] боялся, что срок выступления еще не настал». — «А почему ранее всего [танцующие] двигают руками и ногами, вопят и прыгают с ожесточением?» Ответ гласил: «Значит, время сражения приспело». — «Почему в воинственном танце [танцующие] приседают, касаясь правым коленом земли, и поднимают левую ногу?» Ответ гласил: «Это уже не приседания воинственных [мужей]». — «Почему звуки музыки столь разнузданны, сближаясь [с напевами] дома Шан?» Ответ гласил: «Это уже не мелодии воинственного танца». Философ тогда сказал: «Если это не мелодии воинственного танца, то какие же это мелодии?» Ответ гласил: «Те, кто управлял [музыкой и танцами], утратили их традиции; если же допустить, что утратили традиции не управители церемоний, тогда [надо допустить], что устремления У-вана были необузданными». Конфуций сказал: «То, что я, Цю, слышал от Чан Хуна[154], также подтверждает правоту ваших слов».
Биньмоу Цзя встал, сошел с циновки и, в свою очередь, спросил [Конфуция]: «Что касается длительности приготовлений и предостерегающих ударов [в барабаны] к воинственному танцу у, то тут ясность есть. Осмелюсь спросить, почему и в дальнейшем долго тянутся замедления [в танце и построениях]?» Конфуций сказал: «Усаживайтесь, я расскажу вам об этом. Ведь музыка отображает то, что совершалось. [Когда танцующие], держа щиты, стоят недвижно, подобно скалам, это передает действия У-вана[155]; [когда танцующие] двигают руками и ногами, вопят и прыгают с ожесточением, это передает волю Тай-гуна[156]. Когда воинственный танец прерывается и все приседают, это передает [идею] управления Чжоу-гуна и Чжао-гуна[157]. Вместе с тем начало воинственного танца у отображало поход У-вана на север[158]; второй акт танца отображал уничтожение царства Шан; третий акт отображал поход на юг; четвертый акт отображал [покорение] южных царств на границах страны; пятый акт танца отображал разделение [власти], в области Шэнь, когда Чжоу-гун становился левым, а Чжао-гун правым [советником][159]; в шестом акте [танцующие] вновь соединялись, чтобы поклониться Сыну Неба. После этого [танцующие] смыкают ряды, двигаются с воодушевлением, делая четыре выпада вперед, чтобы прославить величие [Чжоу] среди срединных государств[160]. Затем [танцующие] вновь разделяются, как бы окружая [врага], и продвигаются, показывая, что дело уже подготовлено. Когда [танцующие] подолгу стоят в рядах, они [отображают] ожидание [У-ваном] прибытия владетельных князей [на поле боя]
