Исторические силуэты - [49]
О Потемкине до нас дошли самые разнородные отзывы и суждения. Это вполне естественно: слишком многогранна была его натура и слишком много поводов давала она как для восхвалений, так и для порицаний. Что же это был за человек?
Как бы ни судить о нем, одного нельзя не признать: его личность была крайне своеобразна. Екатерина недаром писала ему: «Ты ото всех отличен, у тебя все свое». Однако надо отдать себе отчет в том, какого рода была оригинальность Потемкина. Сравните в этом отношении Потемкина с Суворовым. У Суворова каждое слово и каждое действие поражало неожиданной самобытностью, гениальной творческой изобретательностью. Всегда и во всем Суворов шел своей особенной дорогой, им самим пролагаемой. Потемкин не был гением и не изобретал незнаемых другими путей. Своеобразие его личности состояло в ином: в том, что вся она была соткана из разительных противоречий. Эту особенность Потемкина прекрасно очертил принц де Линь[148], в отличие от многих относившийся к Потемкину с большой объективностью, ценивший его достоинства и не упускавший из виду его недостатков. «Это самый необыкновенный человек, какого я когда-либо встречал, — писал де Линь о Потемкине, — с виду ленивый, он неутомимо трудится… он вечно валяется в постели, но не спит ни днем, ни ночью; его вечно тревожит желание угодить императрице, которую он боготворит… трусливый за других, он сам очень храбр, он стоит под выстрелами и спокойно отдает приказания. При всем том он напоминает скорее Улисса[149], чем Ахилла[150]… веселится среди опасностей и скучает среди удовольствий; несчастный от слишком большого счастья; разочарованный во всем; ему все скоро надоедает; угрюм, непостоянен; то глубокий философ, искусный администратор, великий политик, то десятилетний ребенок; он вовсе не мстителен, извиняет за причиненное ему горе, старается загладить несправедливость, воображает, что любит Бога, а сам боится дьявола, которого считает сильнее самого Потемкина; одною рукою делает знак женщинам, которые ему нравятся, другой набожно крестится; то, воздев руки, стоит перед образом Богоматери, то обнимает ими своих любовниц; императрица осыпает его милостями, а он делится ими с другими… купит имение, устроит в нем колоннаду, разобьет парк и продаст; то играет день и ночь, то не берет карт в руки; любит дарить, но не любит платить долгов; страшно богат и постоянно без гроша; недоверчив и добродушен; завистлив и признателен; скучен и весел; с генералами говорит о богословии, а с архиереями о войне; никогда ничего не читает и старается все выпытать у собеседника… он то гордый сатрап востока, то любезнейший из придворных Людовика XIV[151]; под личиною грубости скрывает нежное сердце… как ребенок, всего желает и как взрослый, умеет от всего отказываться; воздержан, хотя кажется жадным; вечно грызет ногти, яблоки или репу, ворчит или смеется, передразнивает или бранится, дурачится или молчит, посвистывает или размышляет, зовет адъютантов и ничего им не приказывает; легко переносит жару, вечно толкуя о прохладительных ваннах, и любит морозы, вечно кутаясь в шубы; появляется то в рубашке, то в мундире, расшитом золотом, то босиком, то в туфлях с бриллиантовыми пряжками, то в рваном халатишке, то в великолепном камзоле в звездах и лентах, с портретом императрицы, осыпанным бриллиантами, служащим мишенью для вражеских пуль. Сгорбленный, съеженный, невзрачный, когда остается дома, он горд, прекрасен, величественен, когда является перед своими войсками, точно Агамемнон[152] в сонме еллинских царей».
Где же ключ ко всем этим противоречиям?
Все они сводятся к одному основному, которое всего резче бросалось в глаза современников Потемкина и все более поражало их. Это — соединение непомерного честолюбия и влечения к роскошным жизненным благам с частыми приступами глубокой апатии, бездонной тоски, омертвелости всего духовного существа, презрения к почестям и чувственным наслаждениям. Движимый честолюбием, Потемкин мог развивать неутомимую рабочую энергию. Тогда он скакал день и ночь в походной кибитке, перелетая чуть ли не с быстротою птицы громадные расстояния. Тогда он исписывал вороха бумаги, набрасывая на бумажные листы прямо у себя на колене докладные записки, приказы, письма, инструкции и т. д. Тогда в его умной голове кипели широкие замыслы, смелые идеи, восхищавшие Екатерину. И вдруг посреди всего этого наступал мертвый штиль, и Екатерина по неделям не могла дождаться от Потемкина ни одной строчки, хотя бы обстоятельства требовали немедленных ответственных решений. И тогда Потемкин превращался в сластолюбивого сибарита, дела забрасывались, баловень счастья погружался в любовные наслаждения, не зная предела чувственной распущенности, он жил поочередно со всеми своими племянницами, не считая других многочисленных связей, и тратил неисчислимые суммы на устройство празднеств, затмевавших роскошью и блеском самые смелые измышления восточного эпоса: праздник, данный им в честь Екатерины в Таврическом дворце в 1791 г., поразил привыкших к придворной роскоши современников, словно волшебное видение. Не менее знамениты были праздники, которые он устраивал в честь избранниц своего сердца в походном лагере в виду осажденного Очакова. Осада тянулась бесконечно. Екатерина не могла дождаться, когда с Очаковым будет покончено, Суворов предлагал свои услуги, чтобы взять крепость штурмом, а Потемкин не двигался, затягивал осаду, а между тем превратил свой лагерь в какой-то блестящий двор как бы владетельного князя, где наряду с толпою именитых иностранцев было собрано многочисленное дамское общество, и в вырытых подземные галереях, превращенных в сказочные чертоги, пиры сменялись пирами, праздники следовали за праздниками, музыка гремела, составлялись кадрили в несколько сот пар и после роскошного ужина дамам подносили вместе с десертом хрустальные чаши, наполненные бриллиантами, и дамы черпали их оттуда целыми ложками. Для безумных трат Потемкина не было тогда предела. Однажды у княгини Долгорукой, по которой вздыхал тогда Потемкин, не оказалось бальных башмаков, которые она обыкновенно выписывала из Парижа. И из-под Очакова поскакал за ними курьер, скакал день и ночь, и к нужному сроку башмаки лежали у ног княгини. Другая избранница Потемкина, г-жа Витт, была охотницей до кашемировых шалей. Узнав об этом, Потемкин дал праздник, на который было приглашено двести дам. После обеда была устроена беспроигрышная лотерея, каждая дама получила кашемировую шаль, и самая дорогая, разумеется, досталась г-же Витт.
