Истинная жизнь - [35]

В традиционном представлении женщина занимает некое положение, только если при этом может занимать и другое. Следовательно, ее можно назвать человеком, без конца меняющим одно на другое.

Но если сказать по правде, могущество данной двойственности куда значительнее, чем может показаться. При более внимательном рассмотрении можно обнаружить, что каждый из четырех упомянутых выше символов сам по себе двойствен.

В качестве самого простого примера можно привести жизнь женщины в традиционном обществе, том самом обществе, что служит объектом изучения со стороны этнологов и в этом качестве может считаться наглей историей. Во всех случаях женщина в нем всегда играет роль этакого умного домашнего животного. Нам известно, что кое-где мужчина может получить женщину, лишь заплатив за нее существенный выкуп, отдав пару-тройку коров, отрез ткани и т. д. В других культурах все обстоит с точностью до наоборот: мужчина женится на женщине, только если к ней прилагаются некие материальные ценности. Эта система основана на приданом. Но как объяснить, что в одних случаях движение женщин и денег происходит в одном и том же направлении, а в других – в прямо противоположных? При наличии приданого женщина уходит из одной семьи в другую с некоторым количеством денег и пожитков. Когда же имеет место чистый обмен, она переходит в новую семью, которая платит старой за нее выкуп. Это возможно только потому, что приобретение девушки обладает двояким смыслом, что и выражается двойственным характером движения денег. В первом случае она выступает в качестве рабочей силы, к тому же способной обеспечить воспроизводство рода, и поэтому стоит приличных денег. Во втором она, опять же, является силой, обеспечивающей преемственность поколений, но уже силой, нуждающейся в поддержке. С учетом этого нетрудно понять, почему приданое в том или ином виде даже сегодня является обязательным в привилегированных кругах – женщина в этом случае должна представать во всей своей красе, олицетворяя воспитанность и элегантность, в частности править на приемах, где ее наряд просто не может быть хуже, чем у любой другой. Это стоит дорого. В то время как африканская крестьянка, в свою очередь, должна не только вынашивать и рожать детей, но и заниматься тяжким трудом в поле, а для этого особых денег не требуется. Но между ними есть кое-что общее. Можно сказать так: женщину всегда приобретают как домашнее животное – либо как рабочую силу, либо как симпатяшку, сопровождающую хозяина и служащую ему украшением. Первых можно сравнить с тягловой лошадью, вторых – с персидской кошечкой. Много и таких, которые выступают одновременно и тем и другим.

Собственно говоря, внешнюю простоту самого первого, самого объективного и подчиненного напрямую женского символа, то есть служанки, сегодня подтачивают изнутри две абсолютно противоположные возможности.

Можно без труда доказать, что ровно то же самое касается и трех остальных. Святая, например, тоже испытывает на себе двойственное воздействие: с одной стороны, подвергается унижениям и познает всю гнусность этого мира, что тянет ее вниз, с другой – тянется вверх, чтобы возвыситься к свету. В итоге ее образ в равной степени характеризуется как отвратительной низостью, так и величественным сиянием. Монахини всегда считались классическим порнографическим персонажем, но некоторые из них, такие как Тереза Авильская, служили неиссякаемым источником поэтического вдохновения.

Нам могут возразить, что это всего лишь внешние формы. Что все вышеперечисленное – не более чем продукт больной фантазии мужчин. И в определенной степени, по крайней мере в том, что касается сути данных представлений, это действительно так. Но я настаиваю, что в подобных символах присутствует глубинная, абстрактная идея того, что может представлять собой женщина. Антропологические особенности этих символов не играют особой роли, здесь важна лишь логика двойственности, способность одновременно быть и одним и другим, что по сущности своей предполагает женственность. Женственность по самой своей природе противостоит всепоглощающему напору целостности, то есть Единицы – единой и неделимой власти, характеризующей традиционно мужскую позицию. По сути, мужская логика сводится к абсолютной неделимости лакановского Имени-Отца. Символ этой абсолютной неделимости явно просматривается в единстве и неделимости фигуры Бога в главенствующих монотеистических религиях, которая по определению всегда несет в себе только мужские черты. Поэтому присущая женщине символическая двойственность в критичном ключе отражает собой именно эту неделимость мужчины.

Здесь вполне очевидно возникает вопрос, почему женщина представляет собой Двойку мужской Единицы. В виде шутки можно сказать, что во французском Кодексе законов о социальном обеспечении мужчину обозначают цифрой «1», а женщину – цифрой «2». На мой взгляд, эти единица и двойка просто определяют порядок следования: мужчина – это первый пол, в то время как женщина – лишь второй, каковым его называла еще Симона де Бовуар. В моем понимании эти две цифры приобретают глубинное значение, ведь в данном случае речь идет не об иерархии, а о внутренней структуре. Поэтому я попытаюсь объяснить, что формализм, придающий нашим единице и двойке диалектический характер, вполне годится для того, чтобы размышлять об идентификации пола. Точнее, годился раньше, в чем, собственно, и заключается вся проблема.