Истина существует: Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников - [19]

ВАУ: 800 слов — ими можно, в принципе, обходиться.

ААЗ: Ха, если б мне нужно было обходиться! Нет, обходиться и меньшим числом можно. Вы понимаете, какие это годы были и какая жизнь? Неужели вы думаете, что у меня была мысль, что я могу с кем-нибудь на языке общаться? Другое дело, что меня и не тянуло к этому.

ВАУ: Хорошо, конечно. Это был список, как 800 марсианских слов. Главные слова языка.

ААЗ: У меня было такое представление, что это ядро, которое показывает, что такое этот язык.

ВАУ: Стол, стул, голова, река, бежать, прыгать…

ААЗ: Совершенно верно, да. Главное — в этом списке не было «здравствуйте». Не было «до свидания». Мне в голову не приходило, что это нужно. Мне в голову не приходило, что такую дрянь нужно зачем-то тоже. Входили названия цветов, животных. Системы, которые закончены, как птицы. Части тела. Так что эта систематизация, система с шестью цветами, продолжалась еще позже.

Я помню, как меня раздражало, что какие-то вещи ускользают, что все расклассифицировать очень трудно. Идеал — чтобы все было окончательно законченными подсистемами, чтоб каждая подсистема внутри себя была окончательно закончена.

«После этого было ясно, что надо идти на филологический факультет»

Товарищ и коллега Зализняка, знаменитый Игорь Мельчук говорит мне:

— Тихий ужас, что меня спрашивают о нем, а не его обо мне. Это вообще черт знает что! Он же меня сильно моложе! Ну, сильно… На три года все-таки или четыре даже. Это много!

Вы знаете, я с ним познакомился еще до его поступления в университет. Я руководил кружком лингвистики для школьников. И вот он, значит, появился на этом кружке когда-то.

— Это он уже был в последнем классе или еще раньше?

— Ничего не помню! Я даже не могу вспомнить, как он выглядел. Я помню сам факт, что меня поразил такой совершенно невероятный… С одной стороны, он абсолютно нормальный человек: нормально одевался, нормально держался. Он совершенно от мира сего, не как какие-то чудаки. Тем не менее он был не от мира сего при всем этом. И он таким и остался: соединение двух начал, каких-то очень чудных для меня, непонятных. Это его делало немножко, ну, в стороне от меня. Я уж очень от мира сего, а он отчасти только от мира сего.

И.А. Мельчук, около 1956 года

В нем все время, абсолютно всегда чувствовалась его какая-то особенность: есть все мы, а есть Андрей Зализняк.

Елена Викторовна Падучева вспоминает, как она встретилась с ним первый раз:

— У меня был очень любимый учитель литературы в школе. И в девятом классе он принес таблицы такие, афиши — олимпиадные афиши. Первая была олимпиада по языку и литературе.

Шестьдесят шестая аудитория, по-моему. Сидят все, никто никого не видит. Раздали задания, и раздается голос. Там одно из заданий — написать свою биографию на иностранном языке. И кто-то из зала спрашивает: «А можно на двух?» Ему отвечают: «Можно!» А потом, через некоторое время, он спрашивает: «А можно ли на трех?» Я так думаю, что это было мое первое знакомство с Андреем Анатольевичем. Одностороннее.

Я получила какую-то третью премию, но не явилась за ней, потому что считала, что я все плохо написала. Мне прислали эту премию в школу. Алпатов, преподаватель университета, жил со мной в одном доме, и он мне эту мою премию принес в школу.

А за первую премию в девятом классе давали собрание сочинений Пушкина. У нас до сих пор дома единственный Пушкин — это синий десятитомник, который Андрей тогда получил на олимпиаде, с соответствующей надписью.

Но тогда мы так и не познакомились.

А когда была олимпиада в десятом классе, какой-то мальчик выступал от участников на вручении премии, и вот я поняла, что это тот самый мальчик, которому не хватало языков.

Там уже, в десятом классе, я получила первое место. И Андрей тоже первое получил. Там было два первых места.

— Что олимпиада существует, — рассказывает Зализняк В. А. Успенскому, — я узнал от агитаторши, которая была прислана от филологического факультета и случайно попала в нашу развалюху. Валя Прохорова. Валентина… не знаю по отчеству, очень молодая преподавательница. Потому что Пресня входила в зону агитационного обслуживания университета.

И что-то она там заметила в доме, какие-то из этих моих грамматик, и сказала: «Приходите к нам на олимпиаду». Так, конечно, я не узнал бы никогда.

ВАУ: И там получили первую премию?

ААЗ: Да.

ВАУ: И в десятом первую премию?

ААЗ: Да.

ВАУ: Ну, после этого было ясно, что надо идти на филологический факультет.

ААЗ: Да. Да. Да.

ВАУ: И золотую медаль еще получили.

ААЗ: Да.

ВАУ: И после этого вас приняли без экзаменов.

ААЗ: Да.

ВАУ: На какое отделение?

ААЗ: На романо-германское отделение. На английский язык.

— В 1952 году Андрей поступил в университет, — говорит его мама, Татьяна Константиновна. — Он постоянно на олимпиадах толокся. Не знаю, почему он увлекся лингвистикой. А что с ним было делать? Раз интересуется, пускай занимается этим. Он ходил на эти олимпиады, ему было интересно. Он сам там чем-то занимался. Слава богу, есть занятие.

«Тогда выпало на французский»

— История, которая прекрасно датируется, — рассказывает Зализняк. — Датируется она началом войны в Корее. Это ровно середина июля, если не ошибаюсь, 1950 года. Это тоже приключение, которое имело последствия для всей моей жизни, вплоть до сегодняшнего дня. Состояло оно в том, что с одним моим приятелем — не из главных моих друзей — мы договорились поехать к нему в деревню под станцию Уваровка. Это в районе Бородина, Дорохова — 140 километров от Москвы до деревни было, это важно. На велосипедах.