Истина стоит жизни - [12]

С первых дней движения по Усагаре путники стали замечать, что на пути совсем не попадается многолюдных селений, как это было в Узарамо, а если и встречаются в пределах видимости небольшие деревеньки, то все они безжизненны и полуразрушены. Разбросанная утварь, сломанное оружие, а кое-где и человеческие останки свидетельствовали о причине этого безлюдья: край подвергался набегам разбойничьих шаек, которые грабили имущество и брали в плен людей, чтобы продать их в рабство на побережье или проходящим караванам.

До сих пор следы разграбления были значительной давности. Но вот экспедиция достигла большой деревни, расположенной у самой тропы, и взору путешественников представилось печальное зрелище. Хижины были повалены и полусожжены, земля усеяна растоптанной тыквенной посудой, продавленными сигнальными барабанами, разбитыми ступами для зерна, обломками топчанов, табуреток и другой примитивной мебели… И ни души вокруг. А между тем на эту деревню возлагались большие надежды. Напрасно Бертон посылал людей, чтобы закупить зерно вдалеке от дороги: они возвращались с пустыми руками. В истерзанной разбоями Усагаре к тому же свирепствовала засуха.

* * *

На четвертой неделе по выходе из Зунгомеро счастье вновь улыбнулось путешественникам. Ярким солнечным днем с невысокой холмистой террасы они увидели цветущую равнину, по которой сверкающей лентой извивалась река. Это была последняя в Усагаре большая межгорная долина, орошаемая рекой Румумой, притоком Мукондоквы, образующей при слиянии с Мгетой ту самую полноводную Кингани, вдоль которой экспедиция двигалась в начале похода. Караван спускался по крутому склону террасы, вдоль сухого сейчас ложа ручейка, усеянного крупной разноцветной галькой, а ниже устланного крупнозернистым белым песком с блестками слюды.

В долине, среди травы, побуревшей под непрерывно сияющим солнцем, бродили стада коз, овец и коров. На тщательно возделанных и огороженных полях земледельцы раскапывали крысиные норы, чтобы выловить ненавистных расхитителей зерна и реквизировать накопленные ими запасы.

Сбившись с пути из-за обилия тропинок, протоптанных скотом, караван вышел к реке поодаль от переправы. Румума, глубоко врезанная между нависшими берегами из краснозема, бурлила могучим горным потоком среди громадных гранитных глыб и валунов. Чтобы попасть к переправе и расположенному возле нее краалю, пришлось двигаться вдоль берега. Широко расстилалась пойменная равнина, окаймленная по самому берегу густыми зарослями кустарника. И вдруг путешественники увидели какие-то небольшие каналы, проходящие в искусно насыпанных валах по тщательно обработанным полям. Ирригация? У людей, которых в Европе не называли иначе как дикарями? Спик вначале не поверил своим глазам.

— Что это за насыпи с канавкой посередине? — спросил он у шейха Саида.

Но шейх подтвердил, что васагара издавна применяют искусственное орошение.

Долина Румумы — излюбленное место стоянки всех караванов. Здесь разбили лагерь и наши путешественники. Впервые за три недели к ним вышли африканцы, чтобы обменять съестные припасы на ткани, бусы и проволоку для браслетов. Однако цены здесь оказались куда выше, чем в богатой Узарамо: за овцу, например, требовали шесть кусков материи, а за годовалого бычка целых двенадцать. Зато, кроме обычных для Восточной Африки проса, бобов и клубней маниока, домашней птицы и растительного масла, здесь появились новые ценные продукты: земляной орех, который африканцы особенно охотно едят в пути, молоко, сливочное масло и даже мед! Это был настоящий праздник после стольких дней полуголодного существования.

Приветливые и добродушные васагара долины Румумы — приземистые безбородые люди с черной кожей — зачесывали волосы назад и заплетали их в тоненькие косички, свисающие бахромой на затылке. Ушные мочки как у женщин, так и у мужчин, проколотые в раннем возрасте шипом акации, были растянуты, чтобы в них можно было носить украшения из меди и слоновой кости или пучки листьев бетеля. Что касается одежды, то большинство удовлетворялось козьей шкурой, которая свисала спереди в виде фартука и была переброшена одним концом через плечо. Такая скромность в одежде была тем более достойной удивления, что климат в западной Усагаре достаточно суров. Правда, здесь никогда не бывало туманов и сырости, но термометр падал ночами ниже 48° по Фаренгейту[10]. Зато дни стояли теплые и ясные, постоянные южные ветры не давали накапливаться облакам, и небо сияло голубизной прекраснее, чем в Греции или в Италии…

Отдохнув за двухдневную стоянку, караван перешел вброд реку Румума и стал взбираться на террасы речной долины. Среди колючего кустарника попадались баобаб и мимоза, касторовый куст и дикий баклажан. На ветвях густолистых деревьев висели пчелиные улья — выдолбленные бревна с овальным отверстием посередине, заделанные с обоих концов травой и глиной. Огурцы, арбузы и тыквы росли здесь, по-видимому, без всякого участия людей…

Чем дальше на запад, тем суровее становилась картина. Было начало сентября — разгар сухого сезона. Трава в эту пору выгорает до белизны, стерня на убранных полях становится жесткой, как зубья бороны, и тень на сожженную землю отбрасывают лишь изредка проносящиеся облака, ибо и деревья, за исключением тех, что растут по берегам ручьев, стоят иссушенные и оголенные. Звери бродят тощие, как скелеты, и только мухи да муравьи вовсю наслаждаются жизнью, пируя над останками павших животных…