Исследования о самовольной смерти - [30]

Успех книги Гёте превосходит всё, что можно себе представить. Ее читали, ее выучивали почти наизусть, и многие молодые люди, подражая Вертеру, лишали себя жизни, посылая свои последние благословения любимой женщине. Но многие критики упрекали Гёте за то, что он описал самоубийство Вертера в чересчур розовых красках. Роковой шаг был сделан Вертером с полным убеждением с покойной решимостью. Перед смертью он хотел еще раз увидеть жену своего друга. Он застал ее одну; мужа не было дома. Губы и глаза Вертера горели на руке Лоты. Ужас охватил ее; она хотела удалиться, но участие к его страданиям поработило её душу. Она умоляла его уже раньше, чтобы он бросил эту несчастную привязанность. Она просила его, чтобы он преодолел себя, чтобы он поехал путешествовать и отыскал бы девушку, которая могла бы наполнить желаниями его разбитое, юное, горячее сердце. Она клялась ему, что он найдет такую женщину, которая оценит его талант, его ум, возвышенную душу и ту необузданную страстность ко всему, к чему он только прикасался. Она в мыслях своих перебирала всех своих подруг, желая между ними найти достойную для него жену, и с ужасом созналась, что ей жалко Вертера, что всё её знакомые девушки не достойны его, что она хотела бы сберечь его для самой себя. Эта мысль привела в отчаяние её чистый, прекрасный душевный мир, она поняла, что уже любит Вертера, и что надежда на счастие для неё навсегда закрыта. Вертер бросился перед нею на колени; в полнейшем отчаянии схватил её руки; прижал их к своим глазам, ко лбу и предчувствие его ужасного намерения инстинктивно проникло в её душу. Она сжала его руки, прижала их к своей груди, наклонилась с душевною болью к нему и их пылающие щеки прикоснулись. Свет исчез для них. Он обвил свои руки вокруг неё и покрывал её дрожащие губы бешенными поцелуями. Но сознание долга взяло верх, она отстранила его своею слабою рукою, а он как безумный отскочил от неё. Колеблясь между любовью и гневом, она сказала ему, что он видит ее в последний раз и, уйдя в соседнюю комнату, она заперла за собою дверь. Он лег на пол и пролежал без движения более получаса; потом вскочил и подойдя к двери воскликнул: «прощай Лота, на веки прощай». Придя домой он одел свой новый голубой фрак и написал письмо к Шарлоте. Вечером он еще долго рылся в своих бумагах, многие разорвал и бросил в печь; запечатал несколько пакетов. Затем он отпустил спать своего слугу, а сам, приписав еще несколько строк к письму к Шарлоте, выстрелил себе в голову над правым глазом. И однако Вертер Гёте далеко не атеист, он верит в загробную жизнь. «О милая, через минуту я разлучусь с тобою на веки», пишет он Шарлоте, «нет, как могу я исчезнуть, мы будем существовать, мы увидимся! Я иду вперед, иду к моему Отцу, к твоему Отцу! Я буду жаловаться Ему и Он будет утешать меня, пока ты не придешь тоже к Нему. Тогда я полечу к тебе на встречу, схвачу тебя и останусь с тобою перед лицом бесконечного в вечных объятиях» [75]). Вертера нельзя причислять к слабохарактерным натурам, у Вертера было много душевной силы и терпения. Он скорее идеалист, мечтатель полный чувственности, чем скептик, испытывающий отвращение к жизни, каким его считают некоторые критики. Если бы Вертер не был проникнут сознанием обязательности для него нравственных правил, запрещающих на земле любить чужую жену, то он наверное добился бы обладания Шарлотою и остался бы жить, потому что и Шарлота его любила. Но Вертер не захотел обманывать друга, не хотел тайной преступной любви, а жить без Шарлоты для него было не выносимо и он умер, твердо веруя, что в загробном мире, где нет печалей, где всё равны и где нет ни жен, ни ревнивых мужей, он будет вправе слиться в бесконечном объятии с душою любимой женщины.

Впечатление, произведенное в Германии этим романом, было огромно. Одно издание расходилось за другим. Множество молодых людей, упоенных этим сочинением, в мечтаниях о любви, оканчивали жизнь самоубийством, встретив препятствия. Мания влюбляться в чужих жен дошла до своего апогея. Дзедушицкий[76]) рассказывает, что еще в его время существовали экземпляры этого сочинения Гете, облитые кровью тех, кто видел в Вертере образец героизма и с ним в руке оканчивал жизнь самоубийством.

Говорят, что уже 75 летний старик Гёте сам сознавал вредное влияние своего романа и выразил полное сожаление, что в таких привлекательных красках описал самоубийство своего героя.

Шиллер в своем сочинении «Cabale und Liebe» так же превозносит самоубийство.

Но в то время, как проповедь писателей-защитников самоубийства раздавалась громко по всей Европе, законодательство еще продолжало смотреть на самоубийство как на преступление. Кодекс Марии Терезии 1779 года в статье 93 от § 1–7 устанавливает, что тело самоубийцы должно быть похоронено там, где казнят преступников. Если самоубийца лишил себя жизни, избегая наказания за совершенное преступление, то его имущество берут в казну, если только оно должно быть подвержено конфискована за это преступление. Имя самоубийцы вычеркивается из всех метрик и книг того общества, к которому он принадлежит. Впрочем самоубийство почиталось преступлением только в том случае, если оно совершено при здравом рассудке.