Дон Хуан положил здоровую руку на плечо брата и внимательно посмотрел ему в глаза:
— Ничего не скрывай от меня братишка. Если ты не хочешь стать служителем церкви, то так и скажи, я возьму тебя с собой во Францию, или поезжай в любую другую страну под солнцем. Наверное, здесь замешана какая- нибудь красивая донна? — он особенно внимательно посмотрел на Карлоса.
— Нет, Хуан, не это. Я должен очень многое тебе рассказать, но не сейчас, не сегодня.
— Выбери подходящее время, но не держи от меня тайн, это единственное, чего бы я не смог тебе простить.
— Я ещё не успокоился из-за твоей раны, — сказал Карлос, — какая-то доля банальной трусости заставила его так повести разговор, — кость не повреждена?
— К счастью, нет, только задета. О моей ране не стоило бы и говорить, если бы бездарный полковой лекарь обработал её как следует. Мне посоветовали показать её хорошему врачу. Наши кузены уже порекомендовали мне врача и хирурга, говорят, он очень много знает.
— Доктора Кристобаля Лосаду?
— Его самого. Твоего любимца Гонсальво они тоже уговорили испытать его искусство.
— Я рад этому. Значит, он переменился в неменьшей степени, чем обвиняет в этом меня. Только бы это было в лучшую сторону.
Так продолжалась беседа, затронувшая многие темы и не исчерпавшая ни одной, старательно избегая той, о которой одному из братьев было точно известно, что коснуться её придётся обязательно. Ради Хуана, ради Того, Кого он любил больше Хуана, он не мог, нет, он не хотел отказаться от этой задачи. Но уму нужно было время для размышления и для молитвы, чтобы бесстрашно встать перед братом и рассказать ему правду.
