Испанские братья. Часть 1 - [38]
Карлос взял в руки драгоценный перстень и полюбовался им. Он многое узнал из короткого рассказа Хуана, того о чём он не говорил, и вероятно никогда не скажет ни слова. Он узнал о его рыцарской смелости в бою, о его не менее рыцарском великодушии и доброте после боя, что делало его привлекательным как для друзей, так и для побеждённых врагов. Не удивительно, что Карлос гордился братом! Но наряду с радостью встречи в его душе глубоко на дне зашевелился страх. Как он перенесёт, если ему придётся увидеть этот благородный лоб гневно нахмуренным, а взгляд ясных доверчивых глаз с презрением отведённым в сторону? Он отмахнулся от навязчивой мысли и быстро спросил:
— Как же ты добился отпуска?
— Благодаря доброте Его Высочества.
— Герцога Савойского?
— Да. Более храброму генералу я не желал бы служить.
— Я подумал о самом короле, который прибыл на поле сражения.
Щёки Хуана вспыхнули.
— Герцог был так добр и представил меня Его Величеству, — сказал он, — и король удостоил меня беседы.
Необъяснимо, каким образом несколько общих любезных слов из уст ничтожнейшего и пошлейшего из людей могли так много значить для поистине благородного Хуана Альвареса, но он чтил своего короля с вдохновенной верностью подданного, тогда как человек Филипп оставался для него таким же чужим и непонятным, как и турецкий султан. Чтобы не задерживаться больше на этой лестной для себя теме он продолжал:
— Герцог хотел отправить меня домой с поручением, он говорил, что моя рана требует покоя и ухода. И хотя мне нужно было решать в Севилье важные вопросы (при этих словах лёгкая краска залила его лицо), я добровольно не покинул поля боя, если бы предвиделось хоть какое-нибудь мало-мальски значительное дело. Но, Карлос, после Сан-Квентина у нас воцарилось затишье и однообразие. Несмотря на присутствие короля (а в расположении французских войск находились Генрих и герцог де Гиз), все стояли, уставившись друг на друга, будто их кто заморозил, и теперь им суждено стоять так до судного дня. Такой спорт не по мне, нет, я стал солдатом, чтобы воевать за дело Его Величества, а не для того, чтобы разглядывать вражеское войско, будто оно состоит из наряженных кукол, которых выставили для всеобщего увеселения. Поэтому я рад был получить отпуск.
— А твоё важное дело в Севилье? Твой брат имеет право спросить, что же это было?
— Брат имеет право спрашивать и заслуживает того, чтобы ему ответили. Поздравь меня, Карлос, я уладил своё небольшое дело с донной Беатрис. Дядюшка благосклонен к моим намерениям, я никогда не видел его таким приветливым и добрым. На Рождество, когда закончится твоё время тишины, состоится наше обручение.
Карлос от души пожелал ему счастья. Он страстно благодарил Бога, что он на это способен, что петля, угрожающе запутавшая его, разорвана, и душа теперь свободна. Теперь он мог, не опасаясь упрёка, смотреть в глаза брату. Но ему показалось, что всё произошло слишком быстро. Он сказал:
— Ты, наверное, зря время не терял?
— Зачем? — просто ответил Хуан, — Помнишь, ты говорил: «Постепенно — всегда слишком поздно». Я хотел бы, чтобы эту поговорку знали там, на поле боя, — и уже серьёзно добавил:
— Я очень боялся, что за время моего отсутствия всё здесь потеряю… ведь всё тянулось так бесконечно долго… ты был мне хорошим братом, Карлос.
— Если бы у тебя никогда не было причин думать иначе, — с трудом выдавил из себя Карлос.
Ему было больно, но в то же время совесть подсказывала ему, что он не заслуживает благодарности брата.
— Ради всего святого, — спросил Хуан, — что могло заставить тебя похоронить себя здесь, среди этих полусонных монахов?
— Братья — замечательные, образованные и благочестивые люди, и я здесь не похоронен, — с улыбкой возразил Карлос.
— И если бы ты был упрятан на любой вообразимой глубине, ты должен покинуть свою могилу, если я в тебе нуждаюсь!
— Не бойся, раз ты теперь здесь, я не стану увеличивать срока своего пребывания в монастыре, как я этого хотел. Но я был здесь очень счастлив, Хуан.
— Рад слышать, — ответил жизнерадостный неунывающий Хуан, — и ещё я рад, что ты не слишком спешишь принять сан, хотя уважаемый господин дядюшка, кажется, ждёт не дождётся этого дня, и хочет, чтобы ты более ревностно искал своей выгоды и не проглядел бы самого богатого прихода. Я думаю, его сыновья присвоили себе все запасы мирской мудрости, и нам с тобой не осталось ни крошки.
— Это справедливо в отношении дона Мануэля и дона Балтазара, но не Гонсальво.
— Гонсальво! Он из них троих наиболее невыносим! — ясные глаза Хуана на миг загорелись гневом.
Карлос засмеялся:
— Я полагаю, он сообщил тебе своё мнение обо мне.
— Если бы он не был жалким калекой, я ответил бы ему остриём своей шпаги, но это бесполезные разговоры. Братишка, — поскольку Карлос был почти так же высок ростом, как Хуан, это слово было всего лишь ласкательным, более приличествующим мужским устам, чем сентиментальное «любимый брат», — братишка, ты бледен и печален, и со времени нашего прощания в Алькале выглядишь на десятилетие повзрослевшим.
— Да? С тех пор произошло многое. Я был очень несчастен, но и счастливым был тоже.
Историческая повесть «Испанские братья» — повесть времён шестнадцатого века. Это повесть о протестантских мучениках, о тех, которые несмотря ни на какие преграды открыто исповедовали Иисуса Христа в своей жизни. В истории Испании XVI век очень ярко освещён факелами костров, пылавших по всей стране, в которых горели ни в чём не виновные люди. И, как правило, огонь инквизиции распространялся на представителей аристократии, всё преступление которых зачастую состояло только в том, что они читали Евангелие на родном испанском языке.
Историческая повесть «Испанские братья» — повесть времён шестнадцатого века. Это повесть о протестантских мучениках, о тех, которые несмотря ни на какие преграды открыто исповедовали Иисуса Христа в своей жизни. В истории Испании XVI век очень ярко освещён факелами костров, пылавших по всей стране, в которых горели ни в чём не виновные люди. И, как правило, огонь инквизиции распространялся на представителей аристократии, всё преступление которых зачастую состояло только в том, что они читали Евангелие на родном испанском языке.
Семён Филиппович Васильченко (1884—1937) — российский профессиональный революционер, литератор, один из создателей Донецко-Криворожской Республики. В книге, Васильченко С., первым предпринял попытку освещения с художественной стороны деятельности Левой оппозиции 20-ых годов. Из-за этого книга сразу после издания была изъята и помещена в спецхран советской цензурой.
Действие исторической повести М. Гараза происходит во II веке нашей эры в междуречье нынешних Снрета и Днестра. Автор рассказывает о полной тревог и опасностей жизни гетов и даков — далеких предков молдаван, о том, как мужественно сопротивлялись они римским завоевателям, как сеяли хлеб и пасли овец, любили и растили детей.
В книге рассказывается о трагической судьбе Лыжного егерского батальона, состоявшего из норвежских фронтовых бойцов и сражавшегося во время Второй мировой войны в Карелии на стороне немцев и финнов. Профессор истории Бергенского университета Стейн Угельвик Ларсен подробно описывает последнее сражение на двух опорных пунктах – высотах Капролат и Хассельман, – в ходе которого советские войска в июне 1944 года разгромили норвежский батальон. Материал для книги профессор Ларсен берет из архивов, воспоминаний и рассказов переживших войну фронтовых бойцов.
Глеб Максимилианович Кржижановский — один из верных соратников Владимира Ильича Ленина. В молодости он участвовал в создании первых марксистских кружков в России, петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», искровских комитетов и, наконец, партии большевиков. А потом, работая на важнейших государственных постах Страны Советов, строил социализм. Повесть Владимира Красильщикова «В начале будущего», художественно раскрывая образ Глеба Максимилиановича Кржижановского, рассказывает о той поре его жизни, когда он по заданию Ильича руководил разработкой плана ГОЭЛРО — первого в истории народнохозяйственного плана.
Аббат Готлиб-Иоганн фон Розенау, один из виднейших архитекторов Священной Римской империи, в 1157 году по указу императора Фридриха Барбароссы отправился на Русь строить храмы. По дороге его ждало множество опасных приключений. Когда же он приступил к работе, выяснилось, что его миссия была прикрытием грандиозной фальсификации, подготовленной орденом тамплиеров в целях усиления влияния на Руси католической церкви. Обо всем этом стало известно из писем аббата, найденных в Венской библиотеке. Исторический роман профессора, доктора архитектуры С.
Рассказ посвящён скромным талантливым труженикам аэрокосмической отрасли. Про каждого хочется сказать: "Светлая голова и руки золотые". Они – самое большое достояние России. Ни за какие деньги не купить таких специалистов ни в одной стране мира.