Испанские братья. Часть 1 - [35]

— Вам известно, где он сейчас находится?

— Нет. Но без сомнения, он опять находится в пути и в неизвестности совершает свою небезопасную работу.

— Что бы я дал — или, вернее, чего бы я ни дал — чтобы ещё раз увидеть его и поблагодарить за то, что он для меня сделал!

— Ах, звонят к полднику. Вы знаете, сегодня вечером фра Кристобаль будет читать из послания к Евреям. Из-за этого я люблю вторники больше всех прочих дней недели.

* * *

Фра Кристобаль Ареллано был монахом в Сан-Исидро и отличался большой учёностью. Он взял на себя задачу пояснять и распространять учение реформаторов. Карлос охотно сделался слушателем этого человека, чтобы усовершенствовать свои знания греческого, потому что в университете ему научился мало. Он много усвоил на его лекциях, и возвращал свой долг тем, что обучал новичков латыни. Это было очень приятным занятием, и имел он в нём немалый успех.

Глава XV. Большое Санбенито

Тысячи, что в неизвестности отдавали свою жизнь

За свободу и истину, испили горькую чашу до дна.

(Геманс)

Хотя протестантская церковь в Севилье была ещё очень молода, у неё уже была своя история. Одно имя, услышанное Карлосом в связи с её возникновением, возбуждало в его душе живой интерес. Он знал теперь, что монахи Сан-Исидро очень многим обязаны доктору Хуану Гилю, называемому доктором Эгидиусом, а ещё раньше, как говорили Карлосу, Эгидиус узнал правду от другого, более бесстрашного свидетеля, его имя — Родриго де Валеро. Это имя, — Карлос сам это слышал, — в разговоре с де Гезо доктор Лосада связал с именем его отца.

Почему же он не спросит об этом у него самого, ведь он называет его другом и отцом, а любые, даже самые скудные сведения об отце так важны для него. Нерешительность Карлоса имела свои причины. И основной из этих причин была его наполовину рыцарская, наполовину романтическая любовь к отсутствовавшему брату, единственному близкому человеку на земле.

Очень трудно представить себе положение испанцев шестнадцатого века в отношении их понятий об отступничестве, или так называемой ереси. В их глазах она была не только преступлением, более тяжким, чем убийство, но и страшнейшим позором, который мог запятнать весь род человека на несколько поколений, и свою зловещую тень он отбрасывал на самых дальних его родственников. Карлос чуть ли не ежедневно спрашивал себя, как же перенесёт высокородный дон Хуан Альварес, который выше всего на свете ставил чистоту имени и благородство происхождения, известие о том, что его единственный горячо любимый брат запятнал себя этой мерзостью. Хватит и того, что он нанесёт удар в сердце Хуана своей собственной рукой, а не вложит оружие ещё и в руку давно умершего отца, память о котором они оба так чтят. Нет, рукой отца он брату удара не нанесёт, пусть лучше всё останется в неизвестности, даже тогда, если ему удастся пролить свет на его судьбу, что было, конечно, весьма сомнительно.

Но однажды Карлос спросил своего друга фра Фернандо (ведь ему это должно было быть известно от старших братьев) — не был ли Родриго де Валеро, санбенито которого висит в кафедральном соборе, первым учителем чистой веры в Севилье?

— Да, сеньор, он многих учил. А сам он, как я слышал, получил свою веру от Бога.

— Наверное, он был значительным человеком, расскажите мне о нём, что знаете.

— Фра Кассиодоро часто слушал рассказы доктора Эгидиуса о нём, так что он является одним из нас, несмотря на то, что он умер задолго до моего и Вашего уверования.

— О да, многие из нашего круга уже сейчас относятся к победившей церкви, и едины с нами во Христе.

— Дон Родриго де Валеро происходил из знатной семьи и был очень богат. Родился он в Лебрихе, позднее жил в Севилье и считался блестящим кавалером, показывавшим пример во всех совершаемых в городе глупостях. Но вдруг это всё потеряло для него смысл. К великому удивлению жадного до веселья света, украшением которого он был, он исчез со сцены, где царили вечный праздник, веселье и удовольствия.

Знакомые не могли понять, что с ним произошло. А произошло то, что Бог своей стрелой попал ему в сердце. По причине произошедшей в нём перемены Бог стал для него утешителем, а не повелителем, требующим покаяния и самобичевания. Бог привёл его к Слову Своему. Это было для него доступно только в одной форме — собрав остатки своих университетских познаний, давно заброшенных и забытых, он взялся за чтение Вульгаты. Так он нашёл оправдание верою, и через веру получил мир в своём беспокойном сердце. Мне наверное не нужно уверять Вас, дон Карлос, в том, что в Книге он ничего не нашёл об огне чистилищ, о поклонении деве Марии, о святых, и ещё о многих вещах, которым учили нас наши отцы. В этой Книге ничего подобного не было.

— Когда это всё было? — спросил дон Карлос, который слушал с большим интересом и одновременно связывал это со скупым повествованием Долорес.

— Достаточно давно, сеньор. С тех пор прошло уже больше двадцати лет. После того, как Бог пролил в его душу свет, он вернулся в мир обновлённым человеком, впредь не желавшим знать ничего, кроме Христа и его крестной смерти. Сначала он обратился к священникам и монахам, с которыми говорил с достойной восхищения смелостью, даже на городской площади доказывая им, что их жизнь не соответствует истине.