Ислам в России и Евразии XVI - ХХI вв. - [171]

Впервые в архивных документах заявление эфенди Мамая зафиксировано 4 апреля 1929 г. Тогда Президиум Караногайского кантонного исполкома постановил: «Гр. Сетикову Мамаю как бывшему кадию и эксплоататору наемного труда в ходатайстве отказать...»¹ Последовавшее за этим ходатайство было отклонено «как человеку с чуждыми идеологическими взглядами»^12651266. Позднее вместе с неугомонным 62-летним эфенди пострадали и члены его семьи. В декабре 1930 г. Караногайский райизбирком принял постановление: «Гр. Сетикова Мамая как бывшего кади, сеющего религиозный дурман в темные массы и в данное время лишить избирправ... Членов его семьи как находящихся в его материальной зависимости. лишить избирправ.»¹²⁶⁷

1920-30-е гг. были ознаменованы небывалым распространением в Ногайской степи суфизма. Он не был местного происхождения -его распространяли многочисленные горские шейхи из Чечни и Дагестана, развернувшие широкую проповедническую деятельность. Моим информаторам наиболее запомнился шейх Даниял, чья могила, по их информации, находится недалеко от Грозного. Это, несомненно, шейх Дени Арсанов, который действительно был широко известен по всей Ногайской степи как медиатор, примиривший огромное количество людей. Однако Дени Арсанов погиб в декабре 1917 г. - возможно, в памяти информаторов под именем «шейх Да-ниял» остались те, кто распространял его вирд уже после его гибели.

Тот, кто становился мюридом, «брал службу» у шейха (куллык алган). Шейх почитался как святой человек; считалось, что между шейхом и его мюридом устанавливалась мистическая связь. Шейх, находящийся за сотни километров от мюрида, якобы знал обо всем, что творится с ним.

Наряду с арабскими терминами «шейх» и «мюрид» ногайцам был известен и термин иранского происхождения — «дервиш», означавший дословно «нищий», «бедняк», но применявшийся как

синоним термина «суфий»¹; однако этот термин широко не употреблялся. Мюриды практиковали уединение, порой переходящее в отшельничество. Часто они имели свою отдельную кибитку, где занимались духовным самосовершенствованием. В его программу, по словам информаторов, входили так называемые «40 обязанностей» (кырк парыз). Кроме обязательной пятикратной молитвы большое внимание отводилось совершению многочисленных дополнительных молитв, взятых на себя мюридом по поручению шейха. Судя по имеющимся в нашем распоряжении данным, суфизм среди ногайцев распространялся в традиционной для них накшбандийской форме. Во всяком случае, громкий кадирийский зикр, устроенный горскими муллами на похоронах Рахмеда-эфенди, был воспринят как нечто диковинное и чуждое.

Распространению суфизма способствовало в некоторой степени и то, что согласно разъяснению инструкции Дагестанского ЦИКа к постановлению «Об избирательных правах духовных лиц и арабистов» мюриды не были отнесены к «духовным лицам» и были восстановлены в правах^12681269. Недаром шейхи неоднократно подчеркивали, что они - не муллы. Однако и эта попытка исламских религиозных деятелей сохранить широкое бытование ислама, пользуясь легальными основаниями, закончилась провалом. С началом коллективизации в 1930-е гг. власти заняли более жесткую позицию в отношении любых проявлений религиозности. Суфизм, не имеющий глубоких местных корней, вновь быстро сошел на нет.

Архивные и полевые материалы свидетельствуют о том, что верующие не всегда безучастно наблюдали за антирелигиозными мерами государства. Комиссии Дагестанского ЦИКа, обследовавшие ногайские районы (Караногайский и Ачикулакский), в своих отчетах жаловались, что «очень трудно выявить духовных элементов, живущих на нетрудовые доходы, а председатели сельсоветов либо скрывают их, либо находятся под влиянием последних»^{1270. Скрывали своих мулл и широкие народные массы. «Обследователь Караногайского района» Гаджиев (так он назван в документах архива. - А. Я.) в том же отчете сетует: «Устраивали бедняцкие и батрацкие собрания, ставили там специальные информационные доклады... для выявления этих (духовных. - А. Я.) элементов, но положительных результатов в этой области также не получили»1. Такой авторитет служителей культа среди населения вызвал в 1930-х гг. инициированную сверху новую волну гонений на мулл и эфенди. Их, теперь уже без оглядки на имущественное положение, выводили из состава сельсоветов, избирательных комиссий, исключали из колхозов, выселяли за пределы ДАССР. Вместе с действующими муллами пострадали и бывшие, а также члены их семей12711272.}

Одновременно уничтожались и мечети как «рассадники религиозного дурмана». Первый удар пришелся на самое начало 1920-х гг., после чего установилось, видимо, относительное затишье. Об этом косвенно свидетельствует сохранившееся в личном архиве имама Янмурзы Кожаева письмо, датированное 11 марта 1341/1929 г. В нем мулла Курпай пишет своему адресату эфенди Мухаммаду Камилу ал-Хаджжи: «В прошедшие годы мы испытали много гонений со стороны скверных людей (яманлардан. - А. Я.), было очень трудно жить. Сейчас все спокойно, жить можно». Курпай-мулла сообщает, что он со своим аулом прикочевал в оседлый аул Орта-Тюбе и теперь всем ямагатом (обществом) «устраивают мечеть». Однако к концу 1920-х гг. позиция властей вновь ужесточилась. Населению приходилось «добровольно» сдавать мечети под «культурные очаги», а кое-где, как это было, к примеру, в селе Нариман Караногайского района, мечети превращали в фермы, скотные дворы и т. д. В 1930 г. власти уже могли удовлетворенно рапортовать, что «большинство мечетей прекращают свое существование»